были парой залётных мух, произнёс скульптор.
– Ну как Вам сказать, – Осирис постучал себя по карманам и, обнаружив в одном из них то, что нужно, извлёк это и поставил на стол.
– Песочные часы?
– Да – Ваши. Показывают, сколько Вам осталось.
Герман замолчал. Он словно почувствовал невидимую руку, сдавливающую горло. Во рту так сильно пересохло, что он открыл его и начал ловить воздух, но тот не хотел проникать внутрь и лишь издавал хлопающий звук в дрожащей глотке.
Люди, что ожидали продолжения уроков, наконец поняли, что происходит какая-то ерунда, и, не потребовав назад свои деньги, быстро вышли прочь.
Герман не сводил взгляда с маленьких стеклянных часов. Подумать только, вся его жизнь умещалась в обычном кармане. Песок в часах сыпался медленно. Тонкой, практически невидимой, струйкой. Чтобы рассчитать количество лет, потребовалось бы немало времени, но, судя по наполненности стеклянного сосуда, у Германа была примерно половина от общего количества. От осознания этого он протяжно выдохнул. Хватка на горле ослабла.
– Что Вам? Снова голубя слепить? – обиженно произнёс Герман, чувствуя вину гостя в том, что произошло с учениками.
– Нет. На этот раз я к Вам с деловым предложением.
Герман попытался скопировать безразличное выражение Смерти, но у него это выходило слишком наигранно.
– Видите ли, Вы – не единственный мастер, к которому я обращался. На протяжении всего времени сотни людей помогали мне сохранять баланс между жизнью и смертью. Последний скульптор, с кем я работал, умер буквально вчера. Он прожил достойную и светлую жизнь. Я был безгранично щедр с ним, и, благодаря нашей сделке, этот человек занимался исключительно любимым делом и ни в чём никогда не нуждался. Он творил. Творил не просто сложные и красивые фигуры – он творил саму жизнь. Вы понимаете, о чём я. Вы сами попробовали сделать то же самое.
Герман слушал очень внимательно. Каждое слово его гипнотизировало и рисовало в голове различные картины и пути, куда этот разговор мог привести.
– Мне нужен новый мастер. Вы подходите идеально, – наконец подошёл к сути тот, кого люди именовали «старуха с косой».
– Я? Лепить тела для воскрешения?
– Именно так. Машина жизни не идеальна, и часто случаются всякие конфузы, за которые я в ответе. Но я – не скульптор. Я – не создатель и не имею права уродовать ту оболочку, что была дана существам богом.
– То есть бог существует?!
– Этого я, к сожалению, точно сказать не могу. Мои знания и возможности небезграничны. У меня есть лишь мои обязанности, и я строго выполняю их. Таковы были условия моего появления на свет. Вас, правда, всё это не касается.
Герман задумался. Мир за окном медленно терял яркость и цвета, погружаясь в ночь. Он взглянул на часы собственной жизни и явственно ощутил, что она тоже идёт к неминуемому закату, который гораздо ближе, чем иногда кажется. Вот он, прямо перед ним, его собственный секундомер. Это было гадко – вот так вот ставить перед ним часы, но дело сделано, и теперь Герман лишний раз убедился, что он смертен. Или нет?
– Какой смысл в богатстве, если нельзя жить вечно?
– Разве мало прожить то, что отведено, занимаясь исключительно любимым делом и получая за это хорошие деньги? Никаких больше мастер-классов, никаких привередливых клиентов – только Вы и Ваши скульптуры, которые оценит само мироздание.
– Это очень здорово. Уверен, что такая жизнь прекрасна, но она закончится рано или поздно, а если верить Вашим часам, то, скорее, рано, – он боялся глядеть на струящийся песок, но, сделав над собой усилие, снова стрельнул глазами туда, где медленно заканчивалась его жизнь.
– Но зачем Вам жить дольше?
– Чтобы совершенствоваться, – Герман произнёс это твёрдым как сталь голосом, словно это была непоколебимая истина.
– Вы хотите стать лучшим скульптором всех времён и народов?
– Почему бы и нет? Потому что гордыня – это грех? Разве это кому-то навредит? Да, я этого хочу!
– А вам? Не навредит?
– Мне хорошо только тогда, когда я творю, – несмотря на пафосные слова, он произносил их так неистово и горячо, что воздух вокруг становился тяжелее. – Я посвятил этому всё своё время и отдал очень многое за возможность совершенствоваться.
От каждой фразы голос его немного вздрагивал, он делал небольшие паузы, чтобы дать прочувствовать гостю всю сочность слов:
– Поверьте, я готов творить вечно. Но Вам не понять, Вы же – всего лишь служитель времени и сроков.
Последние слова, по мнению Германа, должны были оскорбить Смерть, но тот никак не изменился в лице.
Снова повисло молчание, которое прервалось голосом гостя:
– Значит, хотите быть бессмертным?
Тут сердце Германа застучала как-то неровно. Это слово – бессмертие – оно пробежалось по всему его телу мелкой колючей дрожью. Он попробовал его на вкус. Беззвучно произнёс, размыкая и смыкая губы. Оно было прекрасным, самым сильным словом из всех, и Герман ощутил лёгкую эйфорию, услышав это слово от самой Смерти.
– Да, было бы здорово стать бессмертным…
– Я не могу дать вам вечную жизнь, – быстро отрезвил его Осирис, забив эти слова, словно ржавые гвозди, в самое сердце Германа, хоть тот и не предполагал другого ответа. – Но мы можем заключить договор. Скажем так. Всегда можно сделать одно исключение из правил, тем более что у меня есть постоянная потребность в Ваших услугах. Да, пожалуй, есть один вариант, – его лицо приняло задумчивый вид. Указательным пальцем Осирис бил себя по челюсти, словно проверяя, на месте ли зуб.
Герман терпеливо ждал продолжения, чувствуя себя ребёнком в магазине игрушек, который вот-вот услышит от родителей заветные слова: «дайте нам вон ту машинку», и боясь спугнуть этот миг.
Смерть, сидевший напротив Германа, внезапно застыл. Его грудь не вздымалась от дыхания. Палец повис на половине пути к челюсти. Веки не смыкались, а зрачки не бегали по своему белому полю с красными уголками возле переносицы. Герман не знал, что делать и как себя вести. Он осторожно, чтобы не обидеть собеседника, помахал рукой, позвал его голосом, но гость никак не отреагировал. Герман ощущал себя ужасно неловко, но оставался на месте, надеясь, что это скоро закончится. Прошло несколько минут, прежде чем Осирис снова начал двигаться.
– Я всё узнал. Вы можете сделать себе новое тело и, как только Ваша жизнь подойдёт к концу, Вам будет позволено занять его. Новое тело – новый срок.
Герман снова подумал, что его разыгрывают. Только что это было невозможно, и вот Осирис говорит о новом теле и новом сроке, о продолжении жизни, о вечности…
– Вы ведь
