либо полностью отсутствует. Попытки моего астропата, равно как и корабельного, связаться с принимающей стороной на Ферро Сильва не увенчались успехом, поэтому подробности происходящего мы получим только на месте. После чего, скорее всего, мы окажемся отрезанными от внешнего мира, когда высадимся на поверхность. Кроме того, вокруг планеты замечено небольшое возмущение варпа, так что будьте готовы к неожиданностям.
Алонсо Барро выдержал небольшую паузу, после чего продолжил.
— По предварительным подсчетам, силы Имперской гвардии должны прибыть на Ферро Сильва через двадцать пять стандартных суток. Так что у вас будет достаточно времени, чтобы размяться перед настоящим сражением, и оказать необходимую помощь местному губернатору.
— А вы, господин инквизитор? — Гай Тумидус испытующе посмотрел на Барро.
Тот ответил легким кивком головы:
— Ваша наблюдательность по-прежнему с вами, Лорд-Комиссар, — Октавиан не уловил ни в голосе, ни во внешности инквизитора ни малейшего изменения, однако был уверен, что тот раздосадован его вопросом. — Я буду занят на Ферро Сильва вопросами, не входящими в вашу юрисдикцию. Но не сомневайтесь, мое занятие, как и ваше, послужит благу Империума.
Барро, вновь выдержал паузу, на этот раз совсем короткую.
— Экипаж корабля уже проинформирован мной относительно нашего дальнейшего курса, и на данный момент занимается всеми необходимыми расчетами. В течение нескольких часов мы покинем варп-пространство. А через двадцать шесть часов прибудем на орбиту Ферро Сильва, — на этих словах Алонсо Барро резко поднялся с кресла, в котором сидел, своим видом показывая, что разговор окончен: — Не смею вас более задерживать, господа, — произнес он, обводя взглядом собравшихся.
— Что вы об этом думаете, Лорд-Комиссар? — обратился полковник к Гаю Тумидусу, когда дверь позади них закрылась.
— Мы служим Императору там, где это потребуется, полковник.
— Согласен с вами, Лорд-Комиссар, — Август Райт кивнул.
— Из разговора я понял, что инквизитор знал вас раньше, Лорд-Комиссар, — слегка прихрамывая, к разговаривающим присоединился комиссар Гвинеро. — Вы действительно знакомы с ним?
— Немного, — неохотно ответил Тумидус, и мысленно добавил: «Пять лет тому назад Алонсо Барро был одним из тех, кто меня пытал». Потом, помолчав немного, произнес: — Насколько я могу судить по нашему предыдущему общению, он верный слуга Империума.
— Думаю, это лучшая рекомендация, Лорд-Комиссар, — заметил полковник Райт. — Особенно, если она исходит от такого слуги Империума, как вы.
— Безусловно, — холодно ответил Гай Тумидус и, чувствуя вновь появляющуюся ломоту в костях, поспешил вернуться к себе в каюту.
Он хорошо помнил тот день, когда за ним пришли. Тогда он все понял в течение нескольких секунд. Однако зная, что, в чем бы его ни обвиняли, ему нечего скрывать, и нечего бояться, спокойно выложил все имеющееся у него оружие, сложил руки за спиной и вверил себя в руки правосудия с твердой убежденностью в благоприятный исход. Даже когда ему сообщили, в чем состоят обвинения и кто их выдвинул, он не утратил ни надежды, ни веры. Два долгих месяца разбирательств и упорных давлений на психику, никоим образом не пошатнули его и ничуть не повлияли на показания, которые Октавиан повторял раз за разом со скрупулезной точностью. Так что в какой-то момент его обвинители зашли в тупик и, как водится, перебрав все гуманные методы допроса, перешли на следующий уровень.
И по сей день Гай Тумидус не был уверен, чем бы окончилось для него разбирательство, если бы не молодой аколит Алонсо Барро, подающий большие надежды в области сканирования мозга, к которому он попал в качестве допрашиваемого. Через трое суток, которые Лорд-комиссар всегда вспоминал с содроганием, юный дознаватель предложил провести подозреваемому сканирование, высказав предположение, что, хоть данная процедура крайне болезненна и может привести к гибели допрашиваемого, она даст наиболее полный отчет о его действиях и либо полностью подтвердит все обвинения, либо окончательно их опровергнет. В качестве оператора аколит Барро предложил свою кандидатуру, уверяя, что легко сможет справиться с поставленной задачей. В конечном счете его предложение приняли, и тогда Алонсо Барро всерьез «занялся» Гаем Тумидусом.
Тот день Октавиан помнил смутно. Отчетливо запомнилось лишь начало «процедуры». Его привели в чистую, хорошо убранную комнату. В противовес тем камерам, где его допрашивали ранее, здесь не было в полу решеток и углублений для стока крови, как не было и больших, каменных «разделочных» столов с отвратительного вида глубокими желобами, расходящимися от центра и уходящими по бокам до самого пола. При этом в комнате находился всего один сервитор, к тому же без разнообразных приспособлений, от одного вида которых начиналась ломота в зубах. Сервитор стоял у большой кушетки, снабженной зажимами для рук, ног и головы и покрытой тонкой, едва заметной металлической сетью.
«Устраивайтесь поудобнее. Нам предстоит много работы», — сказал тогда стоящий за его спиной Барро.
Гай лег на кушетку, показавшуюся ему ледяной, и сервитор начал закреплять на ее поверхности его тело прочными металлическими зажимами таким образом, чтобы исключить любую возможность хотя бы малейшего движения. Когда последний зажим был закреплен, и Октавиан оказался надежно зафиксированным, сервитор откатился в угол комнаты, а его место у кушетки занял Алонсо Барро.
«Это будет долгий день», — мелодично произнес он, поворачивая какой-то рубильник, и на этом ясные воспоминания Гая Тумидуса заканчивались.
Все остальное оставалось для Лорда-Комиссара как в тумане и по сей день. И несмотря на то, что он регулярно предпринимал попытки восстановить в памяти данные события, все они заканчивались лишь сильнейшими головными болями да ломотой во всех костях, от которой не помогали даже сильнодействующие обезболивающие, какие только были у Октавиана в наличии.
Тот день получился, как и предсказывал Барро, одним из самых длинных в жизни Гая Тумидуса. Воспоминания из тех, что у него остались с тех пор, были отрывочными, и каждое было связано с новой гранью боли. Столь сильной, что даже одно только воспоминание о ней каждый раз становилось тяжелым испытанием. Но, как бы то ни было, в тот долгий день Гай Тумидус успел сделать три вещи: осознать, что он еще не разучился плакать, полностью обелить себя в глазах Священной Инквизиции и впасть на четверо суток в кому.
Когда к нему вернулось сознание (память о последних месяцах восстановилась лишь по прошествии нескольких лет, и до сих пор, Октавиан не был уверен, что этот процесс завершен полностью), первым его посетителем, оказался все тот же Алонсо Барро. Как ни в чем не бывало, бывший аколит, а ныне полноправный инквизитор поздравил Гая Тумидуса с окончанием судебного разбирательства, сообщил, что с того сняты все обвинения, и поблагодарил за оказанное следствию содействие. На этом Алонсо Барро попрощался с Октавианом, пожелав тому скорейшего
