— Разумеется, нет.
— Я в этом не сомневаюсь.
Никакого ответа. Впрочем, не всели равно? Если сегодня вечером он сорвал с нее одежду, где гарантия, что завтра не попадет в цель?
Плечи у матери задрожали. Всхлипнув, она приложила к носу платок.
— Я боюсь за тебя, — сказала Минна.
— Ах! — Мать отшвырнула платок и бросилась в объятия дочери, содрогаясь от горя. Сквозь топкую рубашку пальцы Минны чувствовали каждый позвонок на спине матери. Они были одного роста и могли меняться платьями, но Минна всегда чувствовала себя выше, крепче по сравнению с матерью. Мама была такой хрупкой.
Минна крепче обняла ее. Они сидели в неудобном положении на диване. От слез, пропитавших ее корсаж, платье казалось влажным и липким, ей было в нем неудобно. Мать умела пролить больше слез, чем мраморный ангел в саду Рокфеллера, тот, что с фонтаном, спрятанным у него внутри.
Минне стало стыдно за свое собственное нетерпение. Она немного поерзала, пытаясь найти более удобное положение. Но, набравшись духу, принялась, как обычно, успокаивать мать: он этого не хотел; он тебя не оставит, он тебя никогда не оставит.
"Не тебе полагается плакать в моих объятиях, — думала Минна. — Ты моя мать. Это мне полагается плакать в твоих объятиях".
Она проверила себя.
— Все в порядке, — пробормотала Минна. Да, она снова сможет это сделать. — Ш-ш-ш. Все хорошо. — Она опустила подбородок на материну макушку и выглянула в окно. Белые лепестки слетали с деревьев камелии, кружились как снежинки в лунном свете. У подножия горы, вдоль тропы, где дул теплый ветер, огни в заливе гасли, по мере того как засыпал Гонконг. Паруса слегка покачивались. — Не плачь, — шепнула Минна. — Все будет хорошо.
— Нет. Это была… ужасная драка. Он так зол на меня! Иногда я думаю… он меня ненавидит.
— Не глупи. — Минна умолкла. Она не могла сказать: "Он любит тебя". Это было выше сил. — Он скоро скажет, что сожалеет о случившемся.
— Ни за что не скажет.
Минна закрыла глаза. Как часто мать терзала ее подобными разговорами! Она будет лежать без сна, опасаясь за их безопасность, представляя себе все ужасы, которые увидит утром: подбитый глаз мамы, ее сломанную руку, слуг Коллинза, ждущих, чтобы выбросить их на улицу. "Если бы только у нас были деньги, нам не пришлось бы беспокоиться". Как ужасно быть беспомощной! В такие ночи Джейн пыталась успокоить ее, но это не помогало, потому что у Джейн есть семья в Нью-Йорке, которая о ней позаботится, и рекомендации, и профессия, а они с мамой бесполезны, как эти дурацкие чашки эпохи Мин, которые коллекционирует мама. Выбрось их из китайского кабинета, и они раскатятся, никому не нужные.
— Он извинится, — сказала Минна. Наверняка извинится. Сейчас все выглядит очень мрачно, но опыт говорит ей другое. Завтра она спустится к завтраку и увидит маму и Коллинза, которые улыбаются друг другу. А потом, в коридоре, мама отведет ее в сторону и шепнет: "Он извинился, дорогая, сказал, что очень плохо себя вел. Мы просто забудем об этом". Извинения ничего не стоят, так что Коллинзу было очень легко их приносить.
Возможно, его в этом винить не стоит. Если женщина может простить то, что Коллинз себе позволил, возможно, он прав, считая, что с ней можно обходиться как угодно. Она заслуживает этого. — Я даже не знаю, что я сделала.
— Ты ничего не сделала. — Коллинз критиковал ее за очень странные вещи. "Твое унылое лицо портит мне настроение". Или: "Господи, неужели ты не можешь поддержать умную беседу?" Всегда все начиналось с чего-нибудь очень простого. Но очень скоро его гнев разгорался. А ее мать, которая, оставшись молодой вдовой, водила за нос целую толпу поклонников в самых шикарных бальных залах Нью-Йорка, не могла ничего поделать, только бормотала извинения: "Прости, я не имела это в виду, я не думала, что я такая, я не собиралась…"
— Если только, — мать прерывисто вздохнула, — если только это не связано с мистером Монро? Но это не моя вина. Как это могло случиться?
— Мистером Монро? — Минна отклонилась, чтобы отвести влажную прядь волос с глаз матери. — Его болезнь, хочешь ты сказать? Этого не может быть.
Мать покачала головой:
— Нет, Джерард встретился сегодня с кем-то в клубе, с каким-то американцем, только что прибывшим из Чикаго, который заявил, будто не знает мистера Монро. Я сказала только, что он, возможно, много путешествует. Я всего лишь пыталась сгладить неловкую ситуацию. Но полагаю, сделала это неудачно. Могло показаться, будто я возражаю джентльмену. Я не собиралась раздражать его. Я никогда не была такой неловкой.
— Не кори себя.
— Я не могу ему угодить.
— Тогда оставь его.
Мать замерла.
Минна не собиралась предлагать это прямо сейчас. Но само по себе намерение показалось ей правильным. Минна с трудом сдержалась, чтобы не сказать: "Оставь эту скотину".
— В Коннектикуте тебе дадут развод по причине жестокого обращения.
— Не… — мать отодвинулась на другой край дивана, — не будь глупой. Мы умрем с голоду на улице.
— Мы можем попросить помощи у дяди Эдварда.
— У моего брата?! — горько рассмеялась мать. — Он был бы рад увидеть меня в сточной канаве. Между прочим, он уже и так говорит, что я-там.
— Я могу найти работу.
— Ты? Работу? — Мать вздохнула. — Джерард никогда бы тебе этого не разрешил.
Минна почувствовала, как сердце у нее забилось сильнее. Вот оно, главное, поняла она.
— Ты права, возможно, он не разрешил бы. — Она поколебалась, потом схватила холодную руку матери, ухватившуюся за маленькую пуговицу, пришитую к подушке сиденья. Если мама пытается удержаться, то ей это делать не обязательно. Они могут уехать — даже сегодня! Минна кое-что сэкономила из своих карманных денег. На дорогу до Сан-Франциско хватит. А там есть маленький трастовый фонд ее покойного деда, которым она сможет пользоваться со своего следующего дня рождения. — Значит, Калифорния. Он никогда не догадается искать там. Я все разведала. — Она крепче сжала руку и продолжила, не обращая внимания на вздох матери: — Тебе нужно только дать объявление в местной газете. Коллинзу ничего не говори о своем намерении! Какая-нибудь газета в маленьком калифорнийском городке, которую он никогда не увидит…
Мать отдернула руку и, встав на ноги, покачнулась.
— Прекрати! Ты понимаешь, что говоришь?
Не следовало ей говорить о своих поисках. Значит, она задумала это все давно. Минна раздраженно ткнула костяшками пальцев в подушку. Мать смотрела на нее с таким ужасом, будто она предложила что-то неприличное. Минна смутилась. Но ей нечего стыдиться. Это современный способ разрешать сложные ситуации.
— Мама, он…
— Развод. — Мать плотно закуталась в накидку. Она выглядела так, словно от одного этого слова ей стало тошно. — Ты подумай, что говоришь! — Она рассмеялась. — Ты пошла в своего отца, никакого сомнения. Американка до мозга костей. Но Пеппинсы чтят свои брачные обеты. Что подумают люди? А если Робби услышит об этом, Боже милостивый?
