или я падал, сломя голову в глубины, бессильный помочь себе? Я боролся с таким внушением, но безрезультатно. Тёмная ночь, дикая и гористая природа местности (где ради тишины и уединения был воздвигнут госпиталь) в совокупности породили во мне ощущение присутствия неведомых сил, злобных в своей ярости по отношению к человеку и сынам человеческим. И я не мог избавиться от этого ощущения.
Но больше всего меня угнетал этот тошнотворный, подавляющий и липкий туман, как дыхание зла, что ехало со мной, обволакивая меня своим холодным ветром. Я громко рассмеялся при мысли о присутствии в машине кого-то ещё, и смех, приглушённый тяжёлым дыханием, что окружало меня, эхом отдавался в задней части машины. Мой голос звучал странно, как смех актёра, не заинтересованного в своей роли. Я даже обернулся посмотреть на заднее сиденье, как будто ожидая кого-то увидеть там, но мои бегающие глаза ничего не заметили.
— Это должно прекратиться, — сказал я сам себе, включив обогреватель. Возможно, меня успокоило тепло, а может быть, это была бессознательная уверенность в том, что законы природы всё ещё продолжают действовать — включение обогревателя доказало это. Я не знал, что являлось истинной причиной, но по мере того, как жара в машине усиливалась, мой дух тоже согревался, и я обнаружил, что еду с привычной осторожностью, и я совершенно избавился от бессмысленных страхов, которые переполняли меня только что. Сейчас мне уже казалось, что это произошло много веков назад.
Воздух внутри машины теперь был чист; капли влаги исчезли с приборной панели, и мои руки схватились за руль с привычной уверенностью. Становилось невыносимо жарко, и, наконец, я выключил обогреватель. Когда воздух остыл, призраки тоже сгустились. Я снова почувствовал, как тот же самый бессмысленный страх охватил меня, и я с большой тревогой наблюдал за появлением тех же капель влаги на приборной панели. Казалось, что они явились, материализовавшись из небытия.
Воздух внутри машины сгущался, сладострастно и болезненно лаская меня. Когда огни госпиталя появились на гребне холма впереди, я начал говорить себе, что должен снова включить обогреватель. Но моя воля не соответствовала моим действиям. Я ехал словно во сне, беспечно, не обращая внимания ни на что в окружающем мире. Руль легко откликался на моё прикосновение; он даже, казалось, выскакивал из-под моих рук, когда я объезжал предательские углы, где пропасти глубиной в тысячи футов зияли внизу. Расстояние между моей машиной и обрывом дороги составляло всего несколько дюймов.
Я ехал дальше, не обращая на это внимания, в густом тумане. Я ничего не мог разглядеть. Но колёса, казалось, обладали собственной магией. Я чувствовал, как машина подпрыгивает и раскачивается, как на американских горках. Моя голова ударилась о крышу. Рессоры сгибались со зловещим треском. Я почувствовал, как колёса скользят вбок, как будто кто-то тянет их с дороги, и, наконец, с ужасным грохотом машина перевернулась, и свалилась бы в пропасть, если бы колонны, обозначающие проезд в госпиталь, не помешали ей упасть.
Доктор Прендергаст и двое его помощников открыли дверцу машины и вытащили меня, находящегося в полубессознательном состоянии.
— Что случилось, Рэндалл? — с тревогой спросил Прендергаст.
Я тупо стоял, не зная, что ответить.
— Мы наблюдали за тобой в течение некоторого времени. Мы видели огни твоих фар за пять миль. Ты ехал, как спящий. Посмотри!
Я оглянулся и увидел следы своей машины на лужайках перед госпиталем. Оказалось, что я съехал с шоссе и путешествовал по холмам и долинам ландшафтного сада. Меня охватила дрожь. Я мог видеть следы от шин, выходящих на дорогу. Я даже видел фары другой машины, ехавшей по той же трассе, что и я. Она находилась очень далеко. В мягком воздухе не было влаги; звёзды в небе надо мной мерцали на тех же местах, что и столетия назад. Туман рассеялся!
С новым страхом, сжимающим моё сердце, я заговорил с Прендергастом.
— Туман… дождь… Они мешали моему обзору. Половину времени я не мог найти дорогу. Я никогда ещё не ездил такой темноте!
— Туман? Дождь? Не было ни тумана, ни дождя. Да ведь мы могли видеть твои фары за много миль. Ночь ясна, как кристалл!
— Но был туман, минуту назад, — возразил я. — Я говорю вам, что машина промокла из-за него.
Говоря это, я протянул руку к лобовому стеклу, намереваясь доказать свои слова, и уставился на стекло в изумлении. Там не было никаких следов влаги, вообще никаких! Я наклонился к траве и уткнулся в неё рукой. Никаких следов дождя. Она даже немного высохла, и я видел, что её уже некоторое время не поливали. Я снова всмотрелся в ночную темноту. Нигде не проплывало облаков, никакого тумана между городом и госпиталем.
— Тебе требуется успокоительное. Зайдём внутрь, и я налью тебе, — сказал доктор Прендергаст, осторожно беря меня за руку.
Опасаясь за свой рассудок, я, спотыкаясь, направился к зданию. Когда я в последний раз оглянулся, мне показалось, что я увидел тонкую струйку болезненного пара, вьющегося вокруг зеленой лужайки, словно жёлтый ядовитый призрак, и пока мои расстроенные нервы трепетали всеми фибрами, до меня донеслось приглушённое эхо издевательского смеха.
Наполовину идущим, наполовину скользящим я был препровождён в госпиталь.
2
— Тебе лучше? — спросил доктор Прендергаст, когда я проглотил настойку, которую он дал мне.
В бодрящем воздухе его личного кабинета я почувствовал, что мои страхи стали совсем незначительны. Я даже чувствовал, что вынужден громко смеяться над ними. Но воспоминание об этой поездке так легко не стиралось. Тем не менее, я не придал значения произошедшему, объяснив, что мало спал, и ночная езда плохо отражается на мне. Доктор Прендергаст бросил на меня странный взгляд, скосив глаза, но ничего не сказал.
Мы вышли из кабинета и, поднявшись на лифте, вскоре оказались в палате № 3 — той самой, где держали взаперти психически больных. Медсестра встретила нас с больничной картой в руках.
— Как пациент? — с большим интересом спросил мой коллега.
— Всё ещё в бреду, доктор, — ответила миловидная, невысокая медсестра.
— Мы посмотрим на него, — заметил Прендергаст, направляясь к койке, расположенной в дальнем углу палаты, и обратился ко мне: — Вот он.
Перед нами лежала бледная фигура. Чёрные волосы пациента были растрёпаны, как будто он рвал их пальцами. Глубокие тёмные круги вокруг глаз делали его похожим на мрачного предшественника самой смерти. Он говорил нечленораздельно и бессвязно, беседуя с каким-то воображаемым существом, которое видел только он один.
Когда я сел рядом с пациентом, тот разразился бешеным смехом. Подняв свою истощенную руку, он
