рад, что хоть этот вопрос разрешился благополучно и быстро, чего не скажешь о проблеме с королём, который всё больше и больше превращался в безвольную куклу, которую то приводили и усаживали на трон, то уводили обратно в покои. И каждый вечер к нему неизменно наведывался патриарх. Даже менее смышлёный человек, чем Кавигер, рано или поздно заподозрил бы связь между этими событиями.
Паранойя Эдвальда росла незаметно. Ещё полгода назад он стал вдруг недоверчивым и угрюмым, стал жаловаться на слабость и головные боли. Тогда лекари в один голос винили дурную погоду и наступающие зимние холода, советовали утеплить покои и пить какой-то травяной отвар для спокойного сна. С течением времени недоверчивость смешивалась с нарастающей пугливостью: после захода солнца король покидал покои только в сопровождении пары гвардейцев, причём позже их число выросло до четырёх. Далее Эдвальд повелел усилить охрану замка. Он всё реже появлялся в тронном зале с женой, а вскоре приказал и вовсе унести оттуда малый трон, где обычно сидела королева. После выяснилось, что его величество всё реже делит с супругой ложе, что немало беспокоило лордов королевства. Страна едва оправилась от последствий гражданской войны, а без наследника мужского пола пожар может разгореться вновь.
Король нанял второго дегустатора, причём им было велено пробовать вообще всю еду, что приносилась из кухни для королевской трапезы. Монарх зачастую не был удовлетворён одной проверкой и заставлял пробовать еду снова и снова, пока от блюда не оставались уж совсем скромные по королевским меркам крохи. Стоит ли говорить, что оба дегустатора ничуть не возражали и очень быстро раздались вширь настолько, что едва проходили в двери трапезной. Эдвальд всё чаще принимал пищу один, но изредка всё-таки требовал устроить ужин с женой и дочерью.
— Спасибо епископу Велерену, — говорил король после молитвы, — что не даёт мне забыть о святой традиции семейной трапезы.
Впрочем, в последние недели, как было известно Дэйну, вечерние трапезы его величества проходили лишь в обществе патриарха Велерена, что ещё больше добавляло подозрительности.
Разумеется, в одиночку всё это узнать командующий гвардией бы не смог. На его счастье, опасения о состоянии короля разделял верховный казначей Явос Таммарен. Имевший репутацию сухого и беспристрастного человека, которого волнует лишь королевская казна, он, тем не менее, чутко следил за всем, что происходит в городе и при дворе, имея информаторов среди самых разных людей: от прислуги и замковой стражи до городских бездомных и беспризорников. Как ему при всём этом удавалось ещё и управляться со своими делами, для Дэйна оставалось загадкой.
Войны, неурожаи и скудные представления его величества об управлении финансами за семь лет дали неутешительные плоды. Казна, казалось, чахла вместе с королём, но Явос всё же как-то умудрялся находить деньги и, хоть нечасто, но возвращать королевские долги. Он часто сетовал, что расходы короны совершенно не соответствуют доходам, и был чуть ли единственным, кто не стеснялся напрямую говорить об этом королю.
— Если так пойдёт дальше, королевство рано или поздно окажется в яме, вытащить из которой его сможет только чудо, — говорил казначей.
Одно такое чудо он уже совершил семь лет назад, когда уговорил Эдвальда не только не прогонять ригенский банк «Феннс и Драйберг» из столицы, но и взять ссуду, чтобы королевство не погрузилось во мрак послевоенного голода. Правда, для этого Таммаренам пришлось взять часть долга на себя, но для одного из богатейших домов Энгаты это была небольшая цена.
В дальнейшем Явос беспрекословно исполнял волю короля, считая себя лишь инструментом короны и полагая, что, как и всегда, сумеет исправить любое даже самое безнадёжное положение казны.
Так он и думал до недавнего времени. Тонкость заключалась в том, что верховный казначей служил королевскому двору вот уже около полувека, а самому ему пошёл девятый десяток. Впрочем, отходить от дел он и не думал. Его отец, Эйевос Таммарен, лорд Нагорья, недавно отпраздновал свой сто четвёртый день рождения, оставаясь бессменным главой своего дома, правителем города Эрбер, а также многократным отцом, дедом, прадедом и прапрадедом для своей многочисленной родни, сохранив при этом, что удивительно, ясный разум. Поэтому Явос, хоть и был старшим сыном, давно смирился с тем, что даже если ему хватит сил пережить отца и он унаследует вотчину, то ему придётся передать право наследования следующему по старшинству брату Янесу. Править землями у него не было никакого желания, не хотел он и оставлять управление казной в неумелых руках.
Казначей даже никогда не пытался жениться, полагая, что это лишь прибавит ему забот, коих у него и так немало. И, конечно, Явос гордился тем, что пережил уже трёх королей. В последнее время, правда, он опасался, что переживёт и четвёртого, настолько плох был Эдвальд Одеринг. Эти опасения разделял и Кавигер. Они общались так, что никто при дворе не смог бы заподозрить их в сотрудничестве. В ход шли незаметно передаваемые записки, короткие встречи, послания, что верные им люди оставляли в условленном месте. Это помогало Дэйну быть в курсе всего происходящего при дворе, а Явос, как он сам говорил, мог не беспокоиться насчёт будущего «своих людей», как он называл тех, кто добывает информацию для старого казначея. Изредка им удавалось встретиться и поговорить о деле лично. На этот раз Явос заглянул в покои командующего под предлогом обсудить расходы на гвардию в связи с начавшейся войной.
— День добрый, сир командующий, — казначей как всегда обряженный в длинный чёрно-белый костюм с серебряной вышивкой, широко улыбался, а его серебряно-седые волосы, как всегда, были собраны пучком на затылке.
— Добрый, господин верховный казначей. Наверное, добрый, — Кавигер попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. — Вы по делу или из праздного любопытства?
— Вы ведь знаете, что если бы не моё любопытство, то у нас и не было бы никаких дел, сир командующий, — старик закрыл дверь, и улыбка тут же покинула его морщинистое лицо с выдающимися таммареновскими скулами. — Здравствуй, Дэйн. Полагаю, раз уж мы покончили с этим бесполезным официозом, то можем перейти к сути.
— Согласен, Явос. Мне самому уже порядком осточертело делать вид, что всё хорошо, когда вокруг творится чёрте что.
— Что ж, с одной стороны, я весьма доволен, что королевские пиры и пышные турниры с богатыми призами исчезли как явление. Все эти застолья и празднества видятся мне диким хищным зверем, чья пасть откусывает от казны кусок за куском. Но с другой, разумеется, я не меньше твоего обеспокоен этим безобразием. Эдвальд с каждым днём выглядит и размышляет всё хуже.
— Так тебе удалось что-то выяснить? Чем
