дикой природой. Вы веселы и беззаботны…»
Марина Евгеньевна подошла к только что разбитому на перемене стеклу, посмотрела на улицу, но веселиться не стала — потрогала пальцем осколок стекла и нахмурилась.
«Вам хочется летать, — продолжал Мишка внушение. — Вы — ласточка. Вы — ворона. Вы, — нашёл он подходящее сравнение, — маленькая колибри! У вас за спиной вырастают огромные крылья! Вам хочется оторваться от земли! Вам хочется в небо!..»
Марина Евгеньевна привстала на носочки — то ли действительно захотела вылететь в форточку, то ли для того, чтобы получше рассмотреть невесть откуда взявшуюся между рамами контурную карту.
«Забыл вытащить! — испугался Мишка. — Колибри не хочет трогать карту. Колибри боится порезать свои крылышки о стёклышко. Колибри улетает в своё гнёздышко. Взмахивает крылышками и упархивает…»
Марина Евгеньевна послушно, с недоумением развела руками, вздохнула, отошла от окна и села за стол.
«Самое время усыпить, — решил Мишка. — Левая лапка у колибри тёплая и тяжёлая. Правая лапка тёплая и тяжёлая. Колибри слышит шум джунглей, рычание хищных зверей, визг макак. И засыпает, засыпает, засыпает, сидя на стуле…»
Марина Евгеньевна зевнула и клюнула носом. Но, решительно тряхнув головой, открыла журнал.
«Про макак не надо было. Они её и разбудили. Уж очень визгливы», — подумал Мишка.
Он мельком взглянул на часы. «Если сейчас заставить её вытащить тушь и помаду, то до конца урока как-нибудь протянем, — подумал он и скомандовал: — Колибри должна почистить пёрышки. Почистить пёрышки и хвостик. В учительской её ждёт павлин — физрук…»
Марина Евгеньевна полезла в сумочку, но вынула не тушь и помаду, а платок. Сняла очки и протёрла стёкла.
«Я же сказал — пёрышки, а не стёклышки!» — настаивал Мишка.
— Ну, кто нам расскажет о джунглях далёкой Индии? — не слушая Мишку, спросила Марина Евгеньевна.
«Самая мудрая макака… тьфу — ученик! — это Коркина, Коркина», — начал быстро внушать Мишка.
— Ну что ж, придётся, Коркина, тебе, — не стала спорить с Мишкой учительница.
Отличница встала и, потряхивая тощими косицами, пошла к доске. Спрятаться Мишка уже не мог. Но это его теперь и не волновало.
«Самое главное в педагогике — это знание ученика, а не каких-то там макак Индии, — нахально внушил он учительнице последнюю мысль. — Вот так-то, колибри!»
— Постой, — вдруг сказала Марина Евгеньевна Коркиной. — Садись. Я же обещала Мишу вызвать. Окна-то глобусом бить он мастер. А вот посмотрим, что он нам про Индию расскажет?
«Надо было внушить ей, что я восьмиметровый питон», — подумал Мишка и уныло поплёлся к доске.
Тонкие намёки
По пути из школы Мишка думал о том, что пожилого человека к неприятностям лучше готовить постепенно, намёками. И разговор поэтому с бабушкой о своих тридцати трёх ошибках в сочинении он начал издалека.
— Бабушка, — спросил Мишка, — как ты считаешь: учатся люди на ошибках или не учатся?
Предполагал Мишка, что на этот вопрос можно ответить только утвердительно: «Да, конечно, учатся! Даже поговорка такая есть». Но бабушка неожиданно другую поговорку вспомнила.
— Учатся, учатся, — говорит. — Умные — на чужих, а глупые — на своих собственных. Иди-ка, Мишенька, поешь.
Сел Мишка за стол, жуёт бутерброд и думает: «Ладно, ошибки пока подождут. Попробуем её к следующей неприятности подготовить». И загадку ей задаёт. С намёком на двойку по истории и единицу по алгебре.
— Отгадай, — говорит, — бабушка, почему у человека только две руки? И ноги — две. А не четыре, как у собаки. А голова вообще одна. А три только у Змея Горыныча! — И сам же себе на эту загадку отвечает: — Потому что, — говорит, — единицы и пары человеку ещё больше, чем тройки и даже четвёрки, нужны!
Тут бабушка по Мишкиному плану могла начать возражать. И даже сказать, что лучшая цифра — это пятёрка. А Мишка все её сомнения любимым бабушкиным фигурным катанием собирался развеять: там тоже пары и одиночки есть, а пятёрок нет. Но снова бабушка не в ту сторону разговор повернула.
— Нужны, нужны, — говорит, — пары. Вот и твои мама с папой по одному на родительское собрание не ходят. Как в разведку — только вдвоём. — И варенье к Мишке поближе двигает.
Озадачился Мишка, съел варенье и думает: «Ладно, двойка и кол пока тоже подождут. Попробуем про разбитое в классе стекло намекнуть».
— А помнишь, — говорит, — бабушка, вчера в фильме бандит с третьего этажа в окно — прыг! Только встал, а наш капитан ему по темечку — бамс! И готово!
Тут только бабушка о чём-то стала догадываться.
— Значит, сознаёшься, — обрадовалась, — что ваза вдребезги — это твоих рук дело? А не лап кота Семёна! — И кулёчек с конфетами внуку подаёт, чтобы ему легче сознаваться было.
Взял Мишка в горсть сразу семь конфет, но сознаваться не думает.
«На склероз, — думает, — жалуется, а вазу, которую неделю назад кокнули, всё никак забыть не может. Сейчас я ей на главную неприятность намекну, а об остальных мелочах ей и без меня расскажут».
— Вот у нас в школе, — говорит, — около кабинета директора высказывание знаменитого писателя повесили: «Человеческое общение — самая большая роскошь в жизни». Надо бы тебе это высказывание посмотреть.
Тут бабушка намёк поняла, руками замахала, чашку выронила.
— Хватит мне этой роскоши общения! — шумит. — То с учителем, то с директором, то с дворником! В роскоши жить — грех! Пусть теперь твои мама с папой с ними со всеми общаются!
Чуть выше Декарта
Дежурным Алёшка сказал, что его прислала учительница.
— Наверное, наказанный, — радостно шепнула девочка с зелёным бантом другой девочке — без банта. И они убежали.
Но Алёшка наказанным не был — он сам напросился убирать класс.
Он выкинул из парт бумажки, огрызки, фантики, кое-как подмёл. Затем подтащил учительский стол к классной доске, вырвал из тетрадки листок с двойкой, постелил на стол, чтобы не наставить пятен, и водрузил на листок ведро с водой. Снял тапочки и с большой тряпкой в руках полез на стол — уничтожать надпись на стене: A+B=.
Это нацарапанное на побелке шариковой ручкой A+B= Алёшка обнаружил неожиданно на третьем уроке. Первая буква его насторожила. И он стал проверять по головам, как зовут всех его одноклассников. На «A», к его удивлению, он оказался один. И на «В» была только одна девочка — Верка, его соседка по парте.
Выяснив это, Алёшка испугался. Особенно когда представил, как после знака равенства появится неожиданно пронзённое стрелой сердце с капельками крови…
Алёшка приподнялся на цыпочки, но достал тряпкой только до верхнего края портрета французского математика и
