являлось главной наградой в глазах мальчика.
Однако образ дедушки не столь ярко запечатлелся в сознании Николая Романовича. «…Я не помню лица деда, – вспоминал князь спустя годы. – Я чувствовал его присутствие. Я вижу его руки в пределах досягаемости, маленькое блюдо с нарезанным луком, который он любил. Но я понятия не имею о наших взаимоотношениях, если не считать того, что я называл его “дедушка”»[20].
Про своего отца, князя Романа Петровича, Николая Романович вспоминал следующее: «…отец хранил ностальгию по неудавшейся молодости и жизни, ознаменовавшейся страшной смертью некоторых своих близких. Несмотря на это, он был уже современен по духу, достаточно близок к тому, кем стал я. Его хрупкое здоровье не помешало ему дожить до 82 лет»[21].
Мать, Прасковья Дмитриевна, была как бы на втором плане для мальчика, заняв место после бабушки. «…Что же касается моей матери, то я чувствовал, что ошибаюсь, всегда предпочитая ей бабушку, хотя она была достаточно достойна восхищения, чтобы ничем не выказывать своего недовольства, – вспоминал спустя годы Николай Романович. – Я восхищался её красотой, помню, как гладил чёрный мех, который она носила, чтобы выйти в свет. Она была так молода! Впрочем, позже я обращался с ней как со старшей сестрой и называл её “Дейзи”. Почему “Дейзи”, я понятия не имел, но она всегда смеялась над этим прозвищем…»[22]
В возрасте пяти лет Николая Романовича стали обучать французскому языку, а вот немецкий язык Анна Алексеевна Витковская преподавать наотрез отказалась, хотя владела им в совершенстве. Раны Первой мировой войны тяжело заживали даже в аристократических семьях. Помимо иностранных языков, юноша также изучал историю, русский язык и литературу, математику, искусство и географию, причём по старым картам, где Польша и Финляндия всё ещё находились в составе несуществующей Российской империи. Особенно князя увлекала история. Он взахлёб читал книги о русской армии, рассказы о славе русского оружия, о войнах и судьбах прославленных генералов и адмиралов. Воспитание Николая Романовича было настолько русским, что, по его признанию, он понял, что живёт не в России, а во Франции лишь в шестилетнем возрасте.
Каждое воскресение Николаевичи собиралась в домашней церкви, где совсем ещё юный Николай прислуживал священнику отцу Зосиме в алтаре, подавая кадило. Николай Романович любил вспоминать момент, когда его первый раз привели на заутреннюю службу перед Рождеством. Сначала маленький Микушка умудрился заснуть, но под конец службы был разбужен своей бабушкой, которая понесла внука в гостиную виллы, где собрались многочисленные родственники и слуги, чтобы отметить конец рождественского поста.
Ещё один интересный случай произошёл с братом Николая Романовича – Димитрием Романовичем. В один из воскресных дней роль алтарника досталась Димитрию, и во время богослужения он совершенно случайно вошёл в алтарную часть храма через Царские врата. Это заметил священник, окормлявший семью и приближённых. О столь вопиющем происшествии он сразу же доложил Милице Николаевне и добавил, что «её младший внук либо будет царствовать, либо станет священником». Но ни первого, ни второго не случилось.
Главным праздником в семье была Пасха, на которую в гости приезжали граф и графиня Шереметевы – дедушка и бабушка со стороны матери, а также старые друзья великого князя Петра Николаевича, его боевые товарищи и лица, которые служили при дворе великого князя в России. В это время казалось, что старая Россия вновь воскресала из пепла революций и Гражданской войны, а жизнь в великокняжеской семье вернулась на круги своя. Увы, после праздника гости уезжали, и горькое чувство изгнания возвращалось на виллу Донателло.
Ещё одним важным семейным торжеством было Рождество. Особенно праздник любили дети, поскольку это было время красочной ёлки и подарков. Николай Романович позднее вспоминал: «У нас была традиционная русская ёлка, которая устанавливалась и украшалась традиционно в сочельник. Когда ёлку украшали, мы не могли подойти к ней. Потом после обеда нас с братом собирали в комнате, и мы ждали. И к вечеру все взрослые, дед, бабушка, родители, заходили в комнату, где была зажжённая ёлка, а мы с братом ожидали в другой комнате. Потом звонил колокольчик, и тогда мы могли войти в комнату, где нас ожидала вся освящённая и играющая огнями ёлка, казавшаяся нам огромной. И под ёлкой мы могли увидеть подарки, которые, конечно же, радовали нас. Подарков было много, но не так, как сейчас, в наши дни»[23].
По воспоминаниям князя, после каждой воскресной литургии первыми к кресту подходили дед и бабушка – великий князь и великая княгиня. Следом шли родители, он вместе с братом и прислуга. Но всё менялось раз в год, в День святого Георгия в декабре[24], когда также отмечается день ордена Георгия Победоносца[25] и особенно почитаются кавалеры этой высокой награды. После торжественной литургии первым к кресту подходил повар Иосиф Корженевский[26], кавалер ордена Георгия 3-й степени, получивший заслуженную награду во время боёв в Польше, где он был тяжело ранен. За ним шла бабушка, графиня Ирина Илларионовна Шереметева, которая имела георгиевскую медаль, получив её также в годы Первой мировой войны, когда она служила сестрой милосердия. Дальше всё вновь становилось на круги своя – к кресту прикладывались Романовы согласно старшинству.
Когда Николаю исполнилось семь лет, его первый раз отправили исповедоваться. Мальчику пришлось рассказать священнику все свои грехи, благо у юного князя их оказалось не так много. В этом же возрасте князь стал приходить в столовую и принимать пищу вместе со взрослыми. Во главе стола сидел дедушка Пётр Николаевич, бабушка Милица Николаевна занимала место слева, а справа было место родителей – Романа Петровича и Прасковьи Дмитриевны. Николай Романович навсегда запомнил, как, сидя за столом, его дед любил погрузиться в бурные мечты о том, что когда семья вернётся в Россию, то первым делом нужно будет починить крышу дворца в Знаменке, поскольку она ещё до революции была в ветхом состоянии. В это же время ему возражала Милица Николаевна, споря с мужем, что сначала нужно заработать хоть немного денег, а уж потом чинить крышу. Секрет заработка великой княгини был прост – Романовым следует открыть ферму, разводить скот и продавать молоко. Удивительно, но Николай Романович, до семидесяти лет никогда не бывавший во дворцах своей семьи, мог без труда на плане показать гостиную в Знаменке, столовую или детскую в Дюльбере.
Потихоньку времена менялись. 20-е годы плавно переходили в 30-е. Надежда на скорое возвращение постепенно угасала. Позднее Николай Романович вспоминал: «…к началу 1930-х годов в семье стали понимать, что изгнание
