этой сцены Амундсен ничего не говорил о Какоте, кроме того, что он некоторое время работал на них, а затем спросил разрешения уехать, чтобы привезти дочь. Не было никаких упоминаний – ни о Ните, ни о соглашениях или переговорах между Какотом и Амундсеном. Описание передачи девочки у Амундсена поразительно короткое: он видит Ниту, заявляет, что хочет взять девочку себе, и получает ее. Как он мог столь резко и категорично, наверное, даже без предварительных обсуждений, высказать подобное желание? И как Какот мог сразу согласиться – казалось бы, без возражений?
Автобиография была написана Амундсеном спустя шесть лет после того, как он забрал Ниту, и мы не знаем, насколько автор точен в своем описании этого события. Неизвестно, была ли его просьба отдать ему девочку столь прямой и категоричной – безо всякой на то видимой причины. Возможно, и Какот не был таким безмолвным. Даты в дневнике Амундсена указывают на то, что передача Ниты произошла не так быстро, как он описал несколько лет спустя в своей книге, в которой он сразу после описания сцены на палубе рассказывает, что норвежцы помыли девочку и коротко остригли, чтобы избавить ее от вшей. В дневнике же Амундсена говорится, что Какот и Нита поднялись на борт 2 января, а о купании и уходе сообщается только через два дня. Передача девочки, возможно, проходила медленнее, сопровождаясь колебаниями и переговорами с Какотом, о чем Амундсену впоследствии не очень хотелось сообщать. Спустя несколько месяцев, когда журналисты захотели узнать, как же это произошло на самом деле, Амундсен ответил, что Какот, похоже, был счастлив избавиться от Ниты[24]. Через полгода друг Амундсена Фредрик Херман Гаде[25] также утверждал, что Какот просто подтолкнул девочку к Амундсену. Он просил «очень искренне Амундсена принять ее в подарок»[26], – сообщил Гаде одной норвежской газете. Чем больше проходило времени после этого события, тем однозначнее и понятнее становилась для Амундсена и его окружения эта ситуация, которую они трактовали в свою пользу.
Писать субъективно явно не в стиле Амундсена. Тем не менее его восприятие передачи Ниты весьма очевидно. В «Моей жизни» он предстает как спаситель из ниоткуда, опекун, пришедший на помощь страдающему ребенку. Амундсен взял Ниту на корабль. Обнаружив большое количество экземных язв по всему телу, он с помощниками из членов экипажа обработал их смесью дегтя и спирта. Через несколько дней лечения раны зажили. Экипаж сшил для Ниты одежду и стал ее кормить.
Амундсен взял на себя ответственность за девочку, избавил ее от голода и истощения, экземы и вшей. В то же время мытье и стрижку маленькая девочка и взрослый мужчина наверняка восприняли совершенно по-разному. Для Амундсена это было обычной гигиенической процедурой, Нита же наверняка испытывала шок. До этого времени она жила в семейной чукотской яранге, освещаемой лишь пламенем очага. В кают-компании «Мод» горел беловатый электрический свет, он проникал через все щели; предметы в этом свете практически не отбрасывали тени и казались плоскими. Девочку окружали незнакомые люди, у некоторых на красно-белых лицах было больше волос, чем у чукчей. Разговоры на непонятном языке, боль в ранах, когда их промывали и накладывали пропитанную лекарствами ткань, – вот первые впечатления Ниты от пребывания на судне.
Амундсен не писал о ее замешательстве и страхе, но Харальд Ульрик Свердруп[27] описывал Ниту в первую ночь на борту как «…крошечную, испуганную, продрогшую девчурку лет пяти, которая совсем потонула в нашем большом камышовом кресле и не осмеливалась ничего сказать, а только смотрела на нас огромными карими глазами»[28].
* * *
Они звали ее Каконита, «маленький Какот», а часто просто Нита. Маленькая девочка среди больших мужчин. Мы не знаем ее настоящего чукотского имени, а норвежцы, похоже, не интересовались им. «У нее было какое-то совсем невыговариваемое имя и поэтому ее прозвали Каконита, в сокращении Нита»[29], – писал Свердруп. Норвежцы стремились к тому, чтобы жизнь девочки на борту «Мод» началась с языковой и культурной «перезагрузки». Свердруп говорил немного по-чукотски, и другие норвежцы тоже знали несколько слов. Но в целом ее жизнь на шхуне, конечно, резко отличалась от той, к которой она привыкла у себя дома.
Норвежцы сделали ей маленькие солнцезащитные очки, миниатюрную версию своих собственных. Она ела вместе с ними, они по очереди мыли ее каждый вечер. Спала Нита в каюте Амундсена. Норвежцы сшили ей одежду: нижнее белье, обувь и варежки, а также комбинезон – цельный костюм из оленьей шкуры с капюшоном на подкладке[30].
На фотографиях, сделанных в первые дни пребывания Ниты среди норвежцев, видно ее подавленное состояние и доброжелательное отношение к ней экипажа. Оправившись от первой встречи с чуждым ей миром на «Мод», она стала живой и общительной девочкой. Нита всегда выглядит подвижной, активной и любознательной – даже на тех фотографиях, где она сидит, позируя. Она крутится на месте, постоянно хочет что-то сказать – словом, она такая, какими бывают все маленькие дети спустя некоторое время после того, как фотограф попросит их посидеть тихо.
Сохранилось большое количество фотографий экспедиции «Мод»; на большинстве из них, сделанных в 1921 году, – Нита. С одной стороны, эти фотографии напоминают те, которые обычно делаются для семейного просмотра. В то же время они предназначались и для широкой публики – для всех, интересующихся экспедицией. Все эти фотографии могли быть впоследствии проданы журналистам, чтобы частично возместить расходы на экспедицию.
Некоторые снимки сделаны на льду: на них Нита – маленькая, энергичная точка на фоне белой пустыни. На одном из снимков она держит шар-пилот, который Свердруп использовал для исследования высоких слоев атмосферы. Выпусти она его – и он исчезнет навсегда. Она понимает: летают не только птицы – есть вещи, сделанные человеческими руками, и их надо крепко держать, чтобы они не исчезли навсегда.
Нита в одежде, которую ей сшили норвежцы. 1921 г.[31]
Нита на палубе «Мод». 1921 г.[32]
Нита с шаром-пилотом. 15 мая 1921 г.[33]
Нита начала учить норвежские слова, разговаривая с носителями языка – и это быстро принесло успех. Амундсен и другие норвежцы общались с ней так же, как и с другими представителями коренных народов полярных регионов. Для них она была экзотическим и забавным персонажем, но в то же время предоставляла совершенно новые возможности для человеческого общения. Амундсен, проявляя
