Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
В сентябре 2015 года этот небольшой стартап, производивший всего два вида лекарств, объявил о повышении цены на препарат Daraprim (дженерик пириметамина) с 13,50 до 750 долларов за таблетку – то есть, примерно на пять тысяч процентов. Затраты на производство одной таблетки составляли приблизительно доллар . Поскольку Daraprim широко применяют для лечения осложнений СПИДа, а конкурентов у него нет, от закупок в Turing Pharmaceuticals отказаться было невозможно. Действия компании вызвали настоящую бурю: ее генерального директора, Мартина Шкрели, критиковали в прессе, его преследовали, но тщетно. На вопрос, не жалеет ли он о своем поступке в свете разразившегося скандала, Шкрели ответил:
Наверное, я бы еще повысил цены… У меня была такая возможность, и я принес бы нашим акционерам еще больше денег, а это моя первейшая обязанность. … Никто не любит об этом говорить, никто этим не гордится, однако мы живем в капиталистическом обществе, при капиталистической системе и по капиталистическим правилам, и мои инвесторы ожидают от меня максимизации прибылей, а не их уменьшения, полумер, семидесяти процентов. Надо получать сто процентов на кривой прибыли – всех этому учат на курсах MBA .
Хотелось бы верить, что Шкрели – исключение из правил: он очень эксцентричен и сейчас сидит в тюрьме за обман инвесторов . Однако его пример самым недвусмысленным образом описывает последствия императива «зарабатывать как можно больше», и Daraprim – не единственный препарат с завышенной ценой. В 2014 году Lannett, еще один производитель дженериков, с 43,50 до 870 долларов – на две тысячи процентов – поднял цену флуфеназина, препарата от шизофрении, включенного в список жизненно необходимых лекарств Всемирной организацией здравоохранения . А фармацевтическая компания Valeant более чем на пятьсот процентов взвинтила цены на Nitropress и Isuprel – важнейшие кардиологические препараты, получив, как сообщалось, свыше девяноста девяти процентов валовой маржи .
Это, безусловно, неправильно. Действительно ли эксплуатировать тяжелобольных пациентов – моральный долг менеджера? Агрессивное продвижение назначения препарата OxyContin производителем Purdue Pharma как минимум в краткосрочной перспективе было колоссально прибыльным решением . Значит ли это, что это достойный или даже просто хороший бизнес? Действительно ли фирма обязана стремиться к максимально возможной прибыли, даже осознавая, что это почти наверняка будет иметь значительные негативные последствия для клиентов, сотрудников, общества в целом? После подписания в декабре 2015 года Парижского соглашения по климату международные компании, занимающиеся ископаемыми видами топлива, потратили более миллиарда долларов на лоббирование мер против контроля выбросов парниковых газов . Затраты на бесконтрольное нагревание планеты могут повысить акционерную стоимость в ближайшем будущем, но хорошо ли это в более отдаленной перспективе?
Если утрировать, то всеохватывающая сосредоточенность на повышении доходов как бы подразумевает, что фирмы должны не только поднимать цены на лекарства, но и выловить всю рыбу в океанах, нарушить климатический баланс, всеми силами бороться с повышением стоимости труда – в том числе с государственным финансированием образования и медицины и (я особенно люблю этот пример) корректировать политические процессы ради собственной выгоды.
Бизнес не всегда был таким. Одержимость доходами акционеров появилась сравнительно недавно. Эдвин Гей, первый декан Гарвардской школы бизнеса, говорил, что цель этого учебного заведения – готовить лидеров, которые будут «получать достойную прибыль достойным образом». Еще в 1981 году Business Roundtable выпустила заявление, в котором, в том числе, говорилось: «Между бизнесом и обществом существует симбиотическая связь: жизнеспособность корпорации в долгосрочной перспективе зависит от ее ответственности перед обществом, частью которого она является, а благополучие общества зависит от прибыльных и ответственных компаний».
Прекрасная идеяУбеждение, что максимизировать акционерную стоимость – единственная обязанность менеджмента, является плодом трансформации экономического мышления, которую инициировали после Второй мировой войны Милтон Фридман и его коллеги по Чикагскому университету. Многие аргументы в их работах понятны только специалистам, но логика при этом довольно проста.
Во-первых, они утверждали, что свободные рынки идеально эффективны, и поэтому являются впечатляющим двигателем экономического благосостояния. Если все фирмы в отрасли жестко сосредоточены на итоговом балансе, конкуренция будет толкать их ко все большей производительности и инновационности и одновременно не давать какой-то отдельной фирме господствовать на рынке. Более того, цены на по-настоящему конкурентном рынке обеспечивают баланс предложения и спроса, а значит и координацию миллионов фирм в удовлетворении желаний миллиардов людей. Сам Фридман иллюстрировал эту мысль очень простым примером:
Взгляните на этот карандаш. В мире нет ни одного человека, который смог бы его сделать. Звучит неправдоподобно? Отнюдь. Дерево… из которого получен корпус, спилили в штате Вашингтон. Для этого нужна была пила, а для ее изготовления – сталь. Чтобы выплавить сталь, требовалась железная руда. Черное вещество внутри, которое мы называем грифелем, представляет собой графит, а спрессованный графит… добывают где-то в шахтах Южной Америки. На конце карандаша, вот тут, есть красный ластик. Этот кусочек резинки, вероятно, был создан в Малайзии. Каучуковые деревья когда-то вообще не росли там! Их при поддержке британского правительства завез из Южной Америки один бизнесмен. Латунное кольцо? Не имею ни малейшего представления, откуда оно взялось. А еще желтая краска! И краска, которой нанесены черные линии. И клей, удерживающий все это вместе. Чтобы сделать этот карандаш, объединились тысячи людей – людей, которые говорят на разных языках, исповедуют разные религии и которые, может быть, возненавидели бы друг друга, если бы когда-нибудь повстречались !
Если бы Фридман захотел пояснить свою мысль сегодня, он мог бы привести в пример мобильный телефон, который состоит из сотен компонентов, производимых по всему миру . Смысл в том, что по-настоящему конкурентные рынки распределяют ресурсы гораздо эффективнее и рациональнее, чем любые другие способы, которые люди когда-либо пробовали. Вообще говоря, новаторские работы пятидесятых и шестидесятых годов позволили установить, что при выполнении строго определенных условий, включая свободную конкуренцию, отсутствие сговора, открытость информации и уместные цены на экстерналии максимизация доходов акционеров одновременно максимизирует благосостояние общества .
Второй аргумент в пользу обязательного преимущества акционерной стоимости зиждется на исключительном приоритете индивидуальных свобод, то есть идее, что личная свобода человека является – или должна являться – главной целью общества, и право самостоятельно выбирать, на что направить время и ресурсы, должно быть для общества одной из высочайших целей. Это представление глубоко укоренилось в классической либеральной традиции восемнадцатого и девятнадцатого столетий после эпохи Просвещения. Именно оттуда черпали вдохновение Милтон Фридман и Фридрих Хайек, когда формулировали интеллектуальную альтернативу принятой в Советском Союзе философии централизованного контроля над экономикой.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
