Книга Убийство – дело житейское - Натали Рафф

и у матери. Там ей создадут все условия для выздоровления. Нельзя допустить повторения старой истории… Кстати, о какой истории он упоминал? Пожалуй, это был решающий аргумент. Он так подействовал на Фросю, что она сразу же схватилась за телефон. Судя по разговору, Миша очень не хотел отправлять Таню к нам. Только после того, как мать сказала: – Будет гораздо лучше, если на этот раз вся эта канитель закончится не здесь, – тот согласился отдать паспорт жены. Похоже, за спиной у этой семейки уже есть какое-то грязное дело!

Ирина Родионовна переоделась, приняла душ и села в кресло. Андрей Гаврилович накрыл на стол, вытащил бутылку водки и предложил жене отметить успешное завершение операции по похищению племянницы. Ужин прервался телефонным звонком. Ире пришлось, отодвинув недопитую рюмку, взять трубку. Звонил главный врач ее больницы Иван Петрович Сидоренко по чрезвычайно важному для их семьи делу…

А в это время Эвелина Родионовна и Таня – две беззаветно любящие женщины, избегая смотреть друг другу в глаза, обменивались малозначительными фразами. Лина, украдкой поглядывая на дочь, с болью думала:

– Что приключилось с Танечкой? На кого она стала похожа? Какое на нее свалилось несчастье? Еще в феврале она выглядела, как девочка. А сейчас – толстая, старая тетка с лицом олигофрена.

– Что произошло с мамой? – испуганно спрашивала себя Татьяна. – У нее вид такой же, какой был у тети Лары во время болезни…. Неужели, мама следующая? Проклятая наследственность! Жить тошно: кругом только ужас, страдания и смерть.

Часам к одиннадцати ночи жара спала. Таня, расположившись в шезлонге на террасе, молча смотрела на звезды. Эвелина Родионовна, закончив поливать двор, купалась в душе. Вялую тишину дома спугнул резкий звонок в дверь. Таня медленно поднялась и пошла открывать. За порогом она с удивлением обнаружила Ирину Родионовну с мужем.

– Не пугайся, племянница! Мы прогуливались поблизости и не удержались, зашли. Андрей захотел с тобой пообщаться. Ну, а я решила поболтать с сестрой.

Лина вышла из ванны и, увидев гостей, обрадовалась – разговор с дочерью не клеился: обе были переполнены собственной болью, а потому молчали, щадя друг друга. Андрей Гаврилович принялся по мере сил развлекать племянницу, а Ирина, затащив сестру на кухню, приступила прямо к делу.

– Мне звонил Иван Петрович, главврач нашей больницы, он обещал завтра положить к нам Таню в нервное отделение в двухместною палату. Загорина, передавая мне ее под расписку, отменила предписания Миликова. Она назначила совершенно другие препараты. Считает, что Митрофан Алексеевич ошибся, когда ставил ей диагноз. По ее мнению, Таня еще сможет вернуться к нормальной жизни, хотя на это уйдет не мало времени.

– А что с ней произошло?

– Пыталась покончить с собой. Повесилась дома, в гостиной. К счастью, крюк только выглядел, как металлический. На самом деле это была протертая пластмасса! У Танюши, скорее всего, был крупный нервный срыв, но Миша, как я догадываюсь, такое наплел Миликову, что тот решил, будто у нее серьезные отклонения в психике, и поместил в инсулиновую палату…Я полагаю, через какое -то время Танечке у нас будет полегче. Она придет в себя, и все тебе расскажет. Похоже, там грязная семейка, хотя я сомневаюсь, чтобы кому-то удалось с ними разобраться. Теперь насчет тебя. Дело оказалось на редкость пакостным. Кто-то пустил по городу слух, будто ты, когда ездила по тур путевке в Италию, спуталась там с каким-то престарелым черномазым наркоманом из дешевого джаза и подцепила от него иммунодефицит. Об этой заразе здесь слыхом не слышали. Говорят, она хуже проказы. Сидоренко звонил проконсультироваться по этому поводу московским друзьям – коллегам. Они сообщили, что информация об этой мерзости в Союзе промелькнула только в одном популярном журнале. В нем весьма красочно расписали, будто это болезнь проституток и гомосексуалистов. Она имеет летальный исход и ее родина Африка. Одна пикантная подробность: она распространяется исключительно в странах с разложившейся буржуазной моралью – передается только путем неупорядоченных половых контактов. Советские граждане ей не подвластны, от нее их уберегает чистый и праведный образ жизни! Такая вот пропагандистская галиматья… Теперь продолжаю о тебе. Болтают, будто бы Фаргин обнаружил, что заразился от тебя. Но он не посмел в силу своего служебного положения обратиться к врачам, а предпочел поступить так же, как в свое время сделал Александр. Все шушукаются, будто ты ездила в Киев подлечиться. А поскольку родители твоих учеников ужасно боятся за здоровье детей, то написали эту кляузу. Они рассудили, что это единственный способ избавить своих отпрысков от контактов с тобой!

– Ира, дорогая, о чем ты говоришь? Мне тогда было за пятьдесят, мы только похоронили Ларису, и я поехала отдохнуть, так как полгода не отходила от нее! Я была старая, измученная, страшная! Женя с таким трудом пробил мне эту путевку! О каких романах в тот момент можно было говорить?

– Линочка, ты всю жизнь была очень яркой, эффектной дамой! Сама же всегда утверждала, что духовно и физически здоровая женщина должна выглядеть на десять лет моложе своего возраста. И потом, вы с Фаргиным были не расписаны. Ты же знаешь нашу провинцию! Это же азиатская глухомань! Здесь такие отношения осуждаются. В общественном мнении ты для всех была символом свободной женщины, наплевавшей на общепринятые нормы. К тому же никто не говорит, будто у тебя был роман с молодым миллионером из Европы. Тебе приписывают случайную связь со старым наркоманом, неизлечимо больным негром из захудалого ресторанного джаз-банда.

– Ира, что мне делать? Мне даже достойно умереть не дают! Всю мою жизнь изгадили. Да как они смеют болтать, будто я своих мужиков извела, а на старости лет превратилась в заразную шлюху! Так вот почему меня все сторонятся…Ирочка, милая, скажи кому это нужно? Я никому не делала зла, никого не обирала, мужа ни у кого не уводила. Фаргин был вдовец, дочь свою от первого брака обеспечил так, как нам с тобой во сне не приснится. Ученикам я всю душу отдавала – те, кто занимался серьезно, без проблем поступили в столичный Институт Искусств. За всю жизнь я не написала ни одного доноса. Взяток не брала. Скажи, почему ни один человек не сказал, что это клевета? Даже Миля у меня ничего не спросила?

– Слушай меня внимательно. Я потому и пришла на ночь глядя, чтобы заранее с тобой поговорить. Завтра, когда ты привезешь Таню в больницу, тебе предложат обследоваться. Одно твое слово протеста – и ни ты, ни твоя дочь никогда от этой грязи не отмоетесь. Я договорилась с Иваном