А как семя бросит — помирай себе как знаешь, всей роднёй встретим с распростёртыми объятиями.
— Ну ты дураком-то не прикидывайся, Иваныч! А то не знаешь, что он у тебя Зрячий? Мальцу с рождения дано видеть много больше чем остальным: слышать музыку, недоступную прочим, ходить потаёнными тропами между мирами. — Пелагея любовно положила на шею мальчика свои сморщенные дряхлой старостью руки и он уже мог еле заметно шевелить пальцами. — Ты подумай какой статный юноша! Рослый, блондин, косая сажень в плечах — весь в прадедку. Мне бы лет так-этак пятнадцать с плеч долой — я бы его приголубила, что мама не горюй! — И тут старушка залилась каким-то уж совсем неприлично молодым смехом. — Ааха! Хихихихихиииии… Хотя какие мои годы? Глядишь, ещё будет у нас с ним любовь!
У Виктора заметно стабилизировалось дыхание, а с лица стала спадать нездоровая бледность и даже (от чего это?) — затопорщились штаны.
— Ну ты, Пелагея, никому об этом больше не сказывай, и ему самому — не зачем-то знать. — одёрнул старуху несколько смутившийся Акакий.
— А чё знать-то? Что я золотник11 его дёргала? Не боись, не скажу!
— Не придуривайся, Пелагея!
— Ты же придуриваешься, а мне почему нельзя? — старуха спустила парню штаны и встала на колени. — Что? Забоялся, что его власти загребут или в дурдом определят?
Старая ведьма облизала языком свои потрескавшиеся губы, потом чуть раскрыла почти полностью беззубый рот и с жаром принялась мусолить им член Виктора.
— М-да… лучше б ему в дурдом. — как ни в чём не бывало продолжал прадедушка. — Только не армия, и тем паче КГБ12 — там в высших чинах, при больших погонах сущие дьяволы ходят. Всегда ненавидел власти: что красные, что белые — все одним миром мазаны, сукины дети! А нынче, говорят, ещё страшнее стало — в Кремль американе приблудились. Да непростые: сплошь чернокнижники да некроманты, сатанисты высшей категории — все как один!
— Это тебе кто сказал? Соседи что ли?
— От властей в лесах, да на болотах схорониться можно. Но если КГБ про него прознает — они повсюду видящих выискивают. А тут ещё этот безобразный погром… Приедут проклятые, возьмут под белы рученьки! А Хитрой науке его обучить необходимо!
— Не боись, Хитрой науке я его обучу — он же мне, чай, не чужой — внучатым племянником двоюродным приходится!
Старуха задрала подол своей длинной юбки и, с весёлым визгом, резво прыгнула Виктору прямо на член.
Антракт
Баба Яга
Не велела мне глядеть туда мамка —
Приголубит в раз карга
Горе — не беда, на мне горит шапка
С телогрейки прочь душа!
Тыны, черепа — я вижу их батька
Манит дурака туда
Там её изба и топится банька
Лебеди летят сюда
Тихим шёпотом, дымом, смрадом
Чёрным вороном, белым садом
Ясным утрецом и закатом
Ко мне передом, к лесу задом
Баба Яга, Костяная Нога!
Подари мне коня, Баба Яга!
Душу манит тридевятое царство
Ищет всюду чудеса
Ни в коня корм, ни водка, ни мясо
Чем же ты, краса, жива?
Привечай меня, Яга, своим шармом
Начинай рубить дрова
Кому — живьём в печь, кому — коня даром
Каждому своя судьба…
Тихим шёпотом, дымом, смрадом
Чёрным вороном, белым садом
Ясным утрецом и закатом
Ко мне передом, к лесу задом
Баба Яга, Костяная Нога!
Подари мне коня, Баба Яга!
***
Часть 2. Живые
Эпизод 7. Настоящий полковник
Московская область, пос. Дубки
Тем временем, в правительственном посёлке на выселках столицы, в добротной бревенчатой избе с богато украшенными резными наличниками и громадным коньком на крыше, перед иконой Нерукотворного Спаса стоял коленопреклоненный ветеран афганской и двух чеченских войн — полковник сверхсекретного отдела КГБ Громыко Иван Викторович.
Догорающая свеча освещала внушительную груду орденов и медалей на безупречно выглаженном кителе, его волевое, словно высеченное из мрамора лицо, уставшие, но всё ещё ясные и живые, голубые глаза, огромные усища, щедро присыпанный сединой темно русый волос.
В далёком детстве Иван Викторович редко какой день проводил без хорошей драки. Если где была какая заварушка — там всегда оказывался Ваня. Ровесники, старшеклассники, один на один или один против всех — ему было не привыкать.
В военном училище он учился прилежно, но со второго курса был отчислен за дуэль. Сейчас он уже и сам не припомнит, чего они не поделили с сокурсником Володей, что аж решили драться на ножах — но всё закончилось как нельзя плохо: Володю забрала скорая помощь, а Ивана с позором вышибли из училища и, чуть было, не посадили, благо — отец похлопотал и всё обошлось.
Скоро его ждала срочная служба в воздушно-десантных войсках.
В восьмидесятом году, наперекор родительской воле, он ушёл добровольцем в Афган и оттрубил там добрых девять лет (вплоть до официального вывода войск), следом шли Карабах и Приднестровье, и вот, каких-то пару лет назад, он вернулся из Чечни.
Иван Викторович с рождения был архетипическим воином: где бы он ни воевал — повсюду вытворял чудеса невиданной храбрости, граничившей с безумием. От войны к войне к нему прилипали всё новые и новые прозвища: «Бессмертный», «Непотопляемый», «Ваня Лютый», «Неприкаянный», «Терминатор», «Ебанько».
Безмолвную молитву полковника нарушил громкий стук в дверь. У порога стоял высокий жидкоусый юнец — солдат-срочник, лет девятнадцати от роду. То был развесёлый балагур, личный помощник и безотказный слуга Ивана Викторовича, которого он во время дружеской попойки (по случаю Дня защитника Отечества) выиграл в карты у одного знакомого генерал-майора.
— Петька, ты что-ли, пёс?
— Так точно, товарищ полковник! — приложив руку под козырёк бойко отрапортовал солдатик.
— Да брось! Сколько тебя учить неразумного? — Батя я для тебя, Батя!
— Рядовой Семёнов прибыл. Разрешите доложить, товарищ, Батя?
— Разрешаю.
— Разведка докладывает, что в деревне Перетолчино мёртвые восстали из могил и пугают местных жителей.
— И неудивительно. Чего ещё ждать, коль у вас Генсек с печатью антихристовой в пол-лысины? — «Даду-да, даду-да, даду-да». А народ — тот совсем охренел в конец, забыл Отечество и Веру. Вот и повылазила всякая нечисть — демократы, реформаторы, мать их ети!
У ворот уже ждал громадный военный ЗИЛ13. В кузове было рыл двадцать рослых до зубов вооруженных молодцов. Петька сел за руль, а Иван Викторович на пассажирское место.
— Поехали! — отдал команду полковник.
***
Ночь была необыкновенной. Придорожные деревья, хлеборобные поля, равнины
