Где сохатый? Который день пустой вертаешься! Э-э-э, да что с тобой, раззявой, разговаривать! Девицу свезёшь, куда потребует. Охальничать не смей, запорю! Иди, каурого запрягай в кленовые розвальни. Те, что новые, да жди во дворе!
Человек что-то снова буркнул в ответ, поклонился и вышел.
— Ну, езжай, Женечка, поищи свой Кленовый стан. Шубею дам тебе бобровую — не замёрзнешь. А коли устанешь, возвращайся, приму с распростертыми объятиями, а то мне тут и словом человеческим перекинуться не с кем.
— Нет уж, лучше вы к нам на Колыму!
— Ну-ну! — усмехнулся Мстислав. — Не прощаюсь!
Одна из сотрудниц этого заповедника диких древних нравов принесла мне огромную шубу коричневого меха, которая, при моем не маленьком росте, свисала до самого пола.
Пару раз чуть не запнувшись, я спустилась с крыльца. Волче — забавна фамилия — вёл в поводу лошадь, запряжённую в сани. Неудачливый охотник весьма фамильярно закутал мои ноги в меховой полог, подтянул повыше ворот шубы и, оглядев меня запелёнатую, чуть заметно кивнул. Сел спереди, взял в руки вожжи, негромко свистнул, лошадка дёрнула головой, сдвигая с места груз, полозья скрипнули, и мы выехали через распахнутые ворота.
Глава 3. Хищники
Никто бы не поверил на моём месте. Никто в ясном уме и твёрдой памяти не принял бы на веру все эти словечки, грубую силу и отсутствие удобств. Потому что так не бывает в нормальной жизни, а я была уверена, что проживаю именно её.
Зимнее скупое солнце скатывалось к верхушкам высоченных елей, сани замедлили ход и остановились. Сколько мы ехали? Минут пять? Возница что-то глухо проговорил.
— Не слышу! — мне вовсе не хотелось любезничать с этим актёром-самородком. — Можете яснее говорить?
— Куда?
— Ехать? Не знаю… к большой дороге, районной. К тракту, шоссе, трассе, магистрали.
— Далече к большой…
— А пофиг! Вам сказано везти, вот и везите!
Сани снова резко дёрнулись вперёд, а меня откинуло назад. Мелкая месть гадкого человека. Но вскоре злые мысли куда-то улетучились. Розвальни еле слышно шипели по снегу, словно просили не шуметь. Было в этой поездке и мерном шаге лошади что-то такое, что вдруг заставило часто-часто биться сердце: я неожиданно прониклась этим лесом, этим морозным воздухом, даже этой большой спиной в сером меховом одеянии. Мне словно влили самый чистый, самый энергетически заряженный кислород в кровь, она забурлила, заволновалась. Жаль, что скоро останется позади чудесный пейзаж и странные люди, верящие в представление, что разыгрывают перед туристами. Да и бог с ними!
— Большак.
— Чего?
— Приехали.
— Стоп! Куда приехали, какой большак?
— Большая дорога на Белую реку. Оттель и до Возянки дотопаешь.
Я с сожалением выбралась из-под мехового тяжёлого полога и огляделась: никаких признаков сколько-нибудь нормальной дороги не было видно.
— Шутишь что ли? Нет тут твоего большака!
— Запорошило. — мне показалось, или в голосе мужчины прозвучала ирония?
Тревога заставляла нервничать. Вечерело, а этот питекантроп оставлял меня среди леса на произвол судьбы. Ведь ясно же, что ни до какой Возянки или Белой реки одна я не дойду.
— Скатёрушкой ровненькой дороженька, девица! — верзила почти вытолкал меня из саней.
Лошадь несколько раз вскинула голову, прощаясь, видимо, и, неуклюже переступая, принялась разворачиваться в обратную сторону. Мужчина в розвальни садиться не спешил — животному, увязающему в глубоком снегу, и без того тяжело. Надо же, какие нежности, подумала я совершенно некстати. Тётя часто говорила, что главная моя проблема — гордыня. Ни помощи попросить, ни в слабости признаться. И вот именно сейчас я была с родственницей совершенно согласна, но переделывать собственную натуру пока была не готова.
Розвальни с возвышающейся над ними серой спиной казались кораблём, отплывающим от необитаемого острова, на котором в совершеннейшем одиночестве остаётся Евгения Васильева. Крикнуть бы, попроситься обратно, но слова застряли в горле костью. Ничего! Доберусь до цивилизации, я им такую антирекламу обеспечу! Жалко, что сотовый сел, а то бы и фоточек подходящих в соцсети накидала бы!
Шагать по снегу было совершенно невозможно, но я решила не сдаваться и пропахала метров тридцать белоснежной целины, пока изрядно мешающая продвижению длинная шуба не начала действовать на нервы. Пришлось остановится и отдышаться. Солнце садилось как-то слишком быстро, и длинные тени от деревьев всё больше растворялись в сумраке. Вспомнив предыдущую ночь, я содрогнулась от страха. Как можно быть такой гордой дурой? Могла бы улыбнуться, как умеешь, Женечка, попросить довезти до этой самой Белой речки, раз уж возвращаться не хотелось. Но насладиться жалостью к себе я не успела: совсем рядом, за стволами деревьев, кто-то бесшумно двигался. Вскоре стало понятно, что тех, кто неотвратимо окружал меня, было несколько.
Такого животного, испепеляющего остатки разума страха я ещё не испытывала. Горящие в сгущающейся темноте жёлтые глаза не оставляли сомнений — волки решили поужинать моим молодым телом, и никакой возможности спастись от страшных смертоносных клыков не было. Дедушка рассказывал, что на заготовке дров ему пришлось как-то целую ночь сидеть на сосне, пока волчья стая, вольготно расположившись под деревом, спокойно дожидалась, когда окоченевшая от холода добыча сама упадёт в их пасти. Тогда деда спасли коллеги, заподозрившие неладное и примчавшиеся на выручку. Сейчас хищники вели себя пугающе странно: неспешно окружали, садились, и даже ложились на снег, один волк и вовсе немного покатался на спине, задрав воздух крупные лапы. Я прижалась к дереву, на которое взобраться не сумела бы — ни одно сучка, и лихорадочно вспоминала, что нужно делать при нападении бродячих собак. Вот только волки — это не дворняжки, их камушком не отгонишь, да и где я камушки найду? Даже снежок не слепить, снег сухой. Постепенно сужая круг, волки подходили всё ближе и высоко задирали морды, ловя непривычный запах. Вряд ли в их чаще кто-то пах ланкомовскими духами.
С собой были ключи от дома, телефон, массажная расчёска и спрей для свежести дыхания. Медленно, чтобы не спровоцировать нападение, я сунула руку под шубу и нащупала в сумке, висящей через плечо, маленький баллончик. Почти одновременно с этим самый нетерпеливый волк кинулся вперёд, и его челюсти сомкнулись на рукаве шубы, больно скользнув по коже — я успела инстинктивно поднять руку вверх, защищая горло и лицо. Пальцы второй лихорадочно разворачивали носик спрея в сторону хищника и успели нажать ровно в тот момент, когда вторая зверюга кинулась с другой стороны. Волки, озадаченные неожиданно резким
