class="p1">Мы расстались с Валерием друзьями. Провожая меня на аэровокзале, он сказал:
— Да я им этот диван даром отдам, а сам буду, как раньше, на полу спать.
Я обещала, что непременно включу эти слова в свой очерк. Пусть стыдно станет людям, вся жизнь которых проходит под лозунгом: «Кто смел — тот и съел».
Уже в самолете я думала о том, как иногда мелкособственнические инстинкты других могут искалечить жизнь хорошему человеку. Конечно, вырастут волосы, павшие под милицейской машинкой, найдется новая, интересная работа, но загладится ли в душе след от незаслуженно понесенных обид? Надеюсь, Валерий и сам извлечет из случившегося урок и не будет в следующий раз оскорблять и тем более бить кого-либо при свидетелях. А уж если все произошло на глазах у людей, то не следовало ему размахивать перед приехавшими милиционерами досками от качелей, а нужно было просто по-человечески объяснить суть дела. Я убеждена: в милицию бы тогда были отправлены собственники Строгачевы.
РАССКАЗЫ ИЗ ЦИКЛА
«ВРЕМЕНА ЖИЗНИ»
ЛЕТО КОНЧИЛОСЬ…
Весь вечер я сижу над чистым листом бумаги и думаю. Нет, не о том рассказе, который собираюсь написать. Всякая ерунда лезет в голову: завтра нужно прийти в редакцию пораньше — шеф просил не опаздывать, какое-то срочное дело. Еще нужно заплатить за квартиру, опять приходили из домоуправления. Необходимо сводить жену в театр или на худой конец в кино. Суета, глупая суета, а куда от нее денешься?
Рассказ не пишется. Должно быть, я слишком устал. «Лягу сегодня пораньше, высплюсь, — думаю я, — а уж завтра возьмусь за дело всерьез».
— Разбуди меня в семь, — говорю я жене.
Собираясь на работу, Лида, как я и наказывал, начинает меня расталкивать, но открыть глаза просто невозможно. На это нет никаких сил. Я блаженно потягиваюсь, бурчу что-то неразборчивое, громко и раздельно говорю: «Я встаю» — и, когда Лида, уходя, хлопает дверью, вновь отдаюсь ленивому течению сна.
Просыпаюсь я, как обычно, около девяти. Это значит, что времени у меня едва хватит на бритье и завтрак, а чтобы успеть на работу к десяти, мне придется ловить такси.
На стоянке передо мной молодая женщина с маленьким сыном.
— Ты не горюй, — утешает она его. — Ты, может быть, думаешь, что лето кончилось? Еще целый август впереди…
Они садятся в «Волгу» салатного цвета. Следующая машина забирает меня.
«Так незаметно летит время, — думаю я. — Все лето я собираюсь написать этот рассказ, и вот уж август, а так ни строчки и не написано. А что, если начать рассказ этим случайно услышанным разговором на стоянке? Что-то очень трогательное было в интонации женщины, когда она успокаивала ребенка. Приеду в редакцию и запишу этот эпизод», — решаю я.
Так всегда бывает: если шеф просит не опаздывать, то сам он наверняка прибудет на полчаса позже. «Ну и хорошо», — думаю я и иду в кабинет, который вот уже три года делю с работником нашего отдела Гришей Ветровым. Гриша — неплохой парень, но патологический лентяй. Я всегда удивляюсь, зачем его держат в газете. Ведь, кроме пустых разговоров, он ни на что не способен, и всю работу приходится делать мне одному.
«Хорошо бы его еще не было, — загадываю я. — В спокойной обстановке записал бы случайно услышанный разговор. Начать всегда не просто. А там, глядишь, расписался бы и к концу лета закончил рассказ». Но Гриша на месте. Его пунктуальность шеф всегда ставит мне в пример. На Гришином столе в идеальном порядке разложены маленькие и большие бумажки. Можно подумать, что Гриша — очень занятой человек.
— Старик, — говорит он, — сегодня, кажется, привезут злополучный стол.
Это — последняя Гришина выдумка. Уже который день он слоняется по коридорам редакции и, мешая всем работать, рассказывает, что какая-то тетя подарила ему отличный письменный стол. Стол, однако, еще не перевезли к нему на квартиру. «Как только он будет у меня, я вам покажу, как надо работать над словом», — обещает Гриша.
Я до смерти боюсь, что он вновь заведет свою волынку, и спешу опередить его.
— Ты не в курсе, почему шеф просил меня быть к десяти?
— Не знаю, — беззаботно отвечает Гриша.
Я достаю из стола бумагу, вспоминаю: «Ты, может быть, думаешь, что лето кончилось?» В этот момент в комнату заглядывает секретарша отдела Любочка:
— Миша, хорошо, что ты здесь. Тебя к шефу.
Я тяжело вздыхаю и иду к Семену Семеновичу. Шеф озабоченно покусывает нижнюю губу.
— Вот что, Миша, — говорит он, — ты ведь знаешь, умер Литейщиков. Он когда-то был нашим главным редактором. Сегодня похороны. Нужно отвезти венок.
Он смотрит на меня так, что я понимаю: это должен сделать я.
— Но ведь главным он был очень давно, — пытаюсь сопротивляться я, — я его и не видел никогда.
— У меня много дел, — пряча глаза, говорит шеф. — Машина отвезет тебя туда и обратно. Это всего час.
На улице уже душно. Солнце печет с безразличным упорством. А у подъезда стоит вся прокаленная его лучами черная «Волга».
Венок втиснут в машину как-то очень неуклюже: его поставили на заднее сиденье и прислонили к спинке переднего. Я сгибаюсь в три погибели, чтобы не упираться головой в жесткую хвою. Но едва машина трогается, сухие колючие иголки начинают осыпаться мне за шиворот.
В машине тяжелый, застоявшийся запах бензина. Шофер дымит дешевыми сигаретами. Я со страхом думаю, что вот-вот мне сделается дурно.
Наконец мы на месте. Шофер помогает мне вытащить венок не первой свежести: квелые гладиолусы, помятые гвоздики.
Пока мы тащим его по лестнице на второй этаж, в зал, где установлен гроб, несколько цветов выпадает, и я начинаю бояться, как бы не рассыпался весь венок. Но все в порядке. Мы прислоняем венок к стене, рядом с другим таким же пожухлым венком, и я осматриваюсь.
