Билл стоял у окна в своем кабинете, изучал огрызок панорамы, заслоненной соседним зданием, и репетировал обращение к Розе. Требовалось найти максимально верный тон: любое отклонение от него выдаст его неловкость, потому что исходя из всех профессиональных и практических соображений уволить следовало не Розу Бойд, а Хайди Кингсмилл. Загвоздка состояла в том, что Хайди обладала агрессивным и взрывоопасным нравом, к тому же пять лет назад по чистейшей случайности привела в компанию одного из самых надежных и доходных клиентов. Признаться в том, что с тех пор Хайди не совершила ни единого конструктивного шага и вдобавок оказалась эмоциональной обузой, было невозможно. Как и в том, что четыре года назад после рождественского корпоратива Билл провел с Хайди бурную ночку, и хотя этим козырем она пока не воспользовалась, тем не менее ясно дала понять: в случае чего за ней не заржавеет. Жена Билла вложила в его компанию личные средства, в ближайшем времени от нее могли понадобиться новые инвестиции, а в вопросе супружеской верности она доходила до фанатизма. Словом, так и или иначе, уйти должна была Роза Бойд — как гарантия, что конфликта Хайди Кингсмилл и миссис Мортон удастся избежать.
За спиной Билла скрипнула дверь. На пороге кабинета стояла Роза Бойд, положив правую руку на дверную ручку. Роза была в джинсах, оранжевом твидовом пиджаке и ботинках на головокружительно высоких каблуках, распущенные волосы лежали на плечах. Биллу она показалась двухметровой, внушительной и настороженной.
— Роза! — воскликнул он. И улыбнулся. — Привет.
Роза молчала.
Билл обошел вокруг стола и приглашающе похлопал по сиденью ближайшего стула:
— Садись.
Она не шевельнулась.
— Садись, Роза, — повторил Билл, все еще улыбаясь. — Это не займет и минуты.
Роза коротко вздохнула и переступила с ноги на ногу.
— Входи, — распорядился Билл. — Входи и закрой дверь. Разговор касается только нас с тобой. Незачем посвящать в него весь офис, верно?
— Они все знают, — сказала Роза.
Билл сглотнул и снова похлопал по стулу.
Он открыл рот, но Роза опередила его:
— Они держат пари. О том, насколько быстро вы управитесь.
Билл уставился в противоположную стену.
— Я выиграю, — добавила Роза. — Я поставила на то, что вы уложитесь за минуту. И я права.
Она попятилась и с треском захлопнула за собой дверь.
Кейт Фергюсон лежала на полу в ванной, ожидая, когда ее вновь замутит. Ей казалось, она прекрасно подготовилась к тошноте в первые месяцы беременности — по утрам, когда Барни сможет приносить ей чай с печеньем (мать настоятельно рекомендовала Кейт сухое печенье типа галет) и хлопотать вокруг нее неловко и неумело, как полагается мужу. Но оказалось, что она совершенно не готова к тому, что тошнота будет преследовать ее весь день, каждый день, мешать работать, не допускать даже мысли о кусочке хлеба с отрубями или о кофе, не говоря уже о походах к кухонному шкафчику, препятствовать малейшим проявлениям вежливости по отношению к толпам доброжелателей, слащаво поздравляющих ее с тем, что она забеременела так сразу, едва успев выйти замуж.
— Как приятно видеть, что хоть кто-то способен действовать правильно, — заявила лучшая подруга ее матери. — Не то что эти бездушные карьеристки, которые рожают первенцев, когда впору обзаводиться внуками.
Если и дальше так пойдет, думала Кейт, слабо постанывая на кафельном полу, бабушкой она никогда не станет, потому что даже до материнства не доживет. Тошнота была такой ужасной, такой изматывающей, такой бесконечной, не оставляющей никакой надежды на скорое избавление. Ребенок где-то в дебрях судорожно сжавшегося живота воспринимался как враг, злобный гоблин размером с грецкий орех, безжалостный эгоист, развивающийся так, как ему вздумается. Снимок с первого УЗИ Барни хранил в бумажнике, а Кейт даже смотреть на него не хотела, не желала представлять себе крошечное существо, способное пробудить к себе такую яростную и стойкую неприязнь. Вроде бы совсем недавно они с Барни проводили медовый месяц в Малайзии и планировали новую и увлекательную семейную жизнь по возвращении в Лондон, и вот бледная, покрытая липким потом Кейт уже лежала на полу ванной, скулила, всхлипывала, и некому было даже подать ей носовой платок.
Зазвонил телефон.
— Заткнись! — крикнула Кейт.
Телефон прозвенел четыре раза и умолк. Помолчал и снова подал голос. Это наверняка Роза. Они с Кейт договорились подавать сигнал четырьмя звонками, еще когда учились в университете: сначала отделывались таким способом от нудных или настырных ухажеров, затем — просто чтобы проявить заботу друг о друге. Постанывая, Кейт заставила себя подняться, дотащилась до двери ванной, а затем до спальни, где трезвонил телефон, зарывшись в складки покрывала.
— Сдохнуть хочется, — сказала Кейт в трубку.
— До сих пор? Бедненькая.
— Уже четыре недели, даже почти пять. Ненавижу этого младенца.
— Попробуй лучше возненавидеть свои гормоны.
— Их сначала надо себе вообразить. Я не умею ненавидеть то, чего никогда не видела.
— Я подскажу тебе, кого надо воображать, — пообещала Роза, — можешь ненавидеть его сколько влезет. Билла Мортона.
Кейт переползла по кровати ближе к изголовью и упала в подушки.
— А что он натворил?
— Выгнал меня, — ответила Роза.
Кейт застонала.
— Роза…
— Знаю.
— Что ты такого натворила?
— Ничего.
— Просто так никого не выгоняют…
— Еще как выгоняют — в мире Билла Мортона, где каждый дрожит за свою шкуру. Уволить Хайди он не может: он трахнул ее и теперь боится, как бы она не подняла визг. А дела идут скверно, на зарплату всем нам денег не хватает.
Кейт перекатилась на бок и подмяла подушку под живот.
— Роза, эта работа была нужна тебе позарез.
— Да.
— Сколько, ты говорила, у тебя долгов по кредиткам — пять тысяч?
— Почти шесть.
— Лучше переселяйся к нам, поживи пока здесь…
— Нет.
— Барни не станет возражать.
— Станет. Как и ты. И я. И все-таки спасибо тебе, Кейт. Спасибо.
— Когда уходишь оттуда? — спросила Кейт.
— Уже ушла. Разобрала стол, свалила почти все в мерный мешок и бросила его в мусорку возле офиса.
— Значит, рекомендаций тебе не видать…
— Мне не нужны рекомендации.
Кейт тяжело вздохнула:
— Ох, Роза…
— Я что-нибудь придумаю.
— Например?
— Может, устроюсь в службу продаж по телефону…
