чувств ни к кому, кроме дочери. Ее, такую высокую, красивую, ничем на него не похожую, отец боготворил.
«Вот как надо детей любить», – подумал Петр, наблюдая, как Маше папа чистит яблоко и нарезает на дольки, как маленькой. Подумал и запомнил. Сразу понял, что Маша у него привыкла к такому и другой жизни не знает, а значит, смотри на ее отца и учись, дурень.
Встречались они долго. Маша была его немного старше, плюс он служил, поэтому поженились, когда Маша окончила медицинский, а он еще был студентом. Поженившись, переехали к ее родителям, а Маша как дочь инвалида по распределению попала в Винницу, в детскую поликлинику участковой.
Петр жизнью в примаках не тяготился. Он умел все делать по дому, сестрички были на нем, так что и приготовить, и убрать, и постирать мог. Характер имел покладистый, жену обожал. К матери забор поправить или картошку посадить-выкопать его всегда отпускали, но на день-два, не больше, но Маша с ним не ездила. Обиделась на его мать, что та не приехала на их свадьбу. Так и сказала: «Я обижена на нее». А как она приедет – надеть нечего, хозяйство. Даже если бы Петр выслал ей денег на наряд, друг Петро предлагал одолжить бессрочно, так трех сестер во что нарядить? Ну мать и не поехала. С его стороны был только Петр, он же свидетель со стороны жениха. Остальные гости все Машины: родня, друзья, соседи, даже директор завода, где работал Машин отец. Хорошая была свадьба, веселая. Маша была красавица, белое платье, не купленное, шитое, но у знаменитого на всю Винницу закройщика, туфли чехословацкие, тоже белые, на высоком каблуке, таком высоком, что невеста была выше его на полголовы, и шляпа, «никакой фаты», – сказала Маша. Ну никакой, значит никакой. Петр ни за что не платил, даже наоборот, новый серый с отливом костюм ему купили и новые, безбожно натирающие ноги туфли. Рубашка белая и бабочка. Так Маша захотела.
Теща на удивление в их жизнь не лезла. У них была своя комната с отдельным выходом через веранду. На веранде Петр сделал маленькую кухоньку, кофе Маше заварить перед работой, умывальничек, чтобы он мог побриться, не мешая теще в большой ванне. Маша сразу сказала ему:
– Мама не против, перестраивай что хочешь.
Теща посмотрела на переустройство веранды и сказала:
– А давай-ка, дорогой зятек, сделаем в доме ремонт. С меня – материалы, с тебя – работа. Скоро Машке рожать, нужна детская, да и общая комната вам для гостей нужна, а нам с Павлом Ивановичем уже ничего кроме телевизора не надо, поэтому давайте вы к нам, а мы к вам.
Петр бежал домой после пар в институте, красил, белил, клал кирпичи, ставил двери. Теща не успевала доставать материалы. В выходные работал от зари до темна. Теща посмеивалась:
– Ну, Мария, с таким мужем не пропадешь, одними шабашками прокормит, если надо.
В дом провели воду и канализацию, теперь не надо было выливать ведро с грязной водой, стоящее в тумбочке под раковинами, и мыть посуду в тазиках. Пятничаны присоединили к городу, но разрешение было по-прежнему нелегко получить, но теща смогла. Петр сделал все сам, что можно, даже траншею под трубы вырыл через весь двор. Соседи завистливо судачили, как фельдшерица умеет выбрать, нашла зятя в рваных трусах, а толку побольше, чем от десяти богатых.
Когда Маша вернулась из роддома, то все было готово, Петр успел даже вымыть окна и пол и повесить тюль.
Машенька росла красивой, гибкой, как тростиночка. «Нужны танцы», – постановила бабушка. Танцы, значит танцы. Петр учился в аспирантуре. Тоже теща предложила. Говорит: «А куда ты пойдешь сейчас? А так потом останешься преподавать». Маша вернулась после декрета в свою поликлинику, ее любили родители и руководство, и даже старая Клара Марковна, их заведующая, говорила, что когда-то Маша займет ее место, просто еще рано. Тесть умер, перед смертью успев получить свою по инвалидскому праву машину. Теща договорилась с кем надо, и машину дали с обычным, не ручным управлением. Петр стал возить семью на новом красном «Москвиче».
Помнил всегда Петя про чищеное яблочко, баловал свою Машеньку, водил на танцы, в кино и в парк, возил на море. Снимали комнаты или брал путевку, а когда жена брала. Купались, отдыхали, Петр ловил рапанов, жарил их в костре, друг Петр научил. Ездили к нему в Одессу. Петр вначале холостяковал, преподавал в институте, а потом женился, будучи уже за тридцать, на своей студентке, острой на язык, молодой, но крученой. Петя даже вначале решил, что жена друга – одесситка, такая она была бойкая и языкатая, но та оказалась почти их с Петром землячкой – из Гайсина. С его Машей они подружились, несмотря на разницу в возрасте почти в 15 лет. Причем Вера была как будто старшая в их паре. Сразу объявила: «Наши мужья дружат, и мы будем». Маша не возражала.
Когда Вера с Петей и ребенком переехали в Винницу, то дружба их особенно расцвела. Маша помогла и с садиком, и со школой, а уж медотвод от прививок или хороший роддом при рождении второго – вообще без вопросов. Маша умела дружить с людьми, как и ее мать, которая смогла обрасти знакомствами на уровне областного начальства, а сама так и вышла фельдшером на пенсию.
Когда Мария стала завполиклиникой, Маша окончила школу. Петр всегда думал, что дочь захочет, как мать и бабка, пойти в медицину. Маша прилежно готовилась к поступлению, занимаясь по биологии и химии особенно усердно, но что-то пошло не так. Вечером после экзамена по биологии Марии позвонил человек, который помогал и «подстраховывал» Машу на поступлении, и сказал:
– Мария Павловна, даже не знаю, как сказать, но у вашей дочери за первый экзамен «двойка», она не допущена к остальным.
Мария в шоке смотрела на дочь.
– Что случилось?!!
– Я не хочу быть врачом.
Маша это сказала спокойным и ровным голосом. Мария начала хватать ртом воздух, лицо стало наливаться кровью. Зная характер жены, Петр кинулся между ними, одновременно пытаясь ее успокоить и вытеснить дочь из комнаты. Гнев Марии перекинулся на него:
– Это ты! Ты во всем виноват! Ты ей все разрешал! Она же меня поставила в ужасное положение! За нее просили проректора и декана! Ее фамилия во всех списках!
Мария кричала. Слезы брызгали из ее глаз. От злости она сжимала кулаки и трясла ими перед лицом Петра.
Только спустя час Мария, обессилев и выпив валокордина, легла
