сообщил, что зашёл в трактир узнать, нет ли работёнки для них, бравых солдат кронинга.
— Ибо осточертело сидеть, сложа руки — как надоело охотиться на зверя почём зря. А грабить люд есть скверна, мерзость для меня — ведь клятву я давал…
— Где-то я тебя видел, — заметил я, щурясь даже с надетыми на нос очками.
— Верно, — загадочно произнёс Хунард и ушёл прочь.
Спустя некоторое время я, Кердик-наблюдатель, Кердик-испытатель решил прогуляться по селению пешком, так и оставив своего осла в стойле «Дубкрафна» до поры до времени.
Вдруг, проходя по центральной площади, где всегда немало народу (к тому же намечалась ярмарка) я чисто случайно подслушал следующее:
— Супротив честнаго Б-га души лютыя истязаша… — Вопила на всю улицу какая-то девица (кажется, это была Береника — та самая нагрубившая мне горничная из гостиницы).
— Должна нравиться? Боюсь, это невозможно. Почему? Ты — обычная, земная; для тебя (как и для девяноста девяти из ста) главное в жизни — семья и дети (тогда как всё это совершенно неприемлемо для такого странника и отшельника, как я). Нет в тебе искры, изюминки; будешь ты всего лишь женой мужа и матерью чад, но — не подругой жизни для меня. А потому иди прочь, с глаз моих долой, и ищи себе другого дурака — который будет стелиться пред тобою, всячески угождать да содержать. Я же никому не позволю ворочать собою; бо скверна, униженье для меня.
Я обомлел, когда увидел, что сии речи доносятся с уст моего нового знакомого — того самого Хунарда! Который… Неожиданно куда-то делся!
Зато в тот миг, когда вся улица вдруг бросилась врассыпную, наутёк, когда до меня донеслись визги женщин и детей, я сразу понял, в чём дело: с площади, с того самого места, где прежде стоял викинг, в сторону леса бежал огромный белый волк.
— Не познакомлю, — насупился Хунард при очередной нашей встрече, когда я спросил, есть ли у него другъ в качестве волка или собаки. — Ибо это я и есть!
— Как это? — Похолодел я.
— Не пугайся: я не оборотень, не вамп, не варг. Те отравлены «мудрецами»-магократами нашего кронства и превращаются в зверя ночью, против собственной воли и в адских муках, тогда как я — добровольно и в кого угодно, но чаще — в белого волка.
— Расскажи мне о себе! — Начал упрашивать Хунарда я, Кердик-интервьюер, попутно делая записи в своём сокровенном, своём драгоценном свитке.
— Не сегодня, — отрезал тот и опять куда-то сгинул — только его и видели.
В следующий раз я и Хунард снова столкнулись в таверне — обмолвившись парой фраз, мы поднялись наверх спать — каждый в свою комнату.
— Можно ли к тебе, о Хунард? — Осторожно постучав в дверцу ранним утром, я открыл её и вошёл внутрь.
— Входи, я уже кончил… Пошла прочь! — Сказал тот, небрежно сталкивая полуголую женщину с постели — ещё красную и горячую, которая в растерянности постаралась немедля выбежать вон, огорошенная его звериной грубостью, но, несомненно, восхищённая его же мужской силой, его хищной страстью и напористостью.
— Зачем же так, Хунард? — Мялся я, пятясь к стене и пропуская восвояси девицу, попутно с некоторым любопытством разглядывая её сквозь призму своих очков — ранее я никогда не видел абсолютно голых женщин, и сие было для меня в диковинку.
— А как же ещё-то? — Мрачно, но одновременно и спокойно ответствовал друг, сидя на циновке и взирая перед собой, и взгляд его был в пустоту. — Сказано же в книге: «Дев — оседлаша, а врагов — побиваша; коли кто супротив — так его это неправдоваша…».
— В какой книге, Хунард? — Мигал я непонимающими, ещё сонными глазами, переминаясь с ноги на ногу. Услышав же в очередной раз словеса, какими обычно изъясняются жители княжества Хладь, я и вовсе оторопел от неожиданности.
Похоже, что Хунард не был настроен на полноценный диалог, поскольку так и не разъяснил мне, своему другу, из какой книги почерпнул он крылатую фразу.
Ввиду сильных морозов я счёл за лучшее не выходить сегодня из придорожного заведения — пожалуй, я дождусь существенного потепления: эти холода в значительной степени сказались на моём промедлении, ведь я здесь уже две недели, и мне давно пора идти дальше.
Спускаясь к обеду, я услышал спор нескольких человек, и снова в центре скандала был Хунард.
— Вы считаете, что моя миссия на этой земле заключается в том, чтобы помогать другим людям? Как бы ни так! Я не Годомир Лютояр! — Вскричал он в сердцах и великом бешенстве.
— А кто такой Годомир Лютояр? — полюбопытствовал я, присаживаясь.
Но все мои потенциальные собеседники, точно воды в рот набрали.
Я же, когда на протяжении многих лет собирал материал о Фантазии, что-то слышал о том имени — именно поэтому оно и показалось мне знакомым. Но с годами память неумолимо ухудшается, и всё, что я помнил и/или знал о Годомире, выветрилось с сокрушительным успехом.
— То был славный малый; великий воин своего времени, — начал Гудлейфр Кроекер. — Годомиром его нарекли ещё при рождении, и на протяжении всей жизни он своими деяниями всячески подчёркивал, что имя это дано ему не зря — годами он насаживал мир во всём мире, по всей Фантазии.
— А Лютояром его прозвали позже, когда показал он себя в бою, когда раскрыл силушку свою великую, — с трепетом и почтением молвили другие. — Ибо лют и яр он был на расправу с недругами своими, но честен, справедлив с теми, кто был столь же добр и благороден, как он. И с ним в один ряд такие герои, как его современник Бренн; Эйнар Мореплаватель, Айлин Добрая, Бэн Простой, Робин Хороший, а также Хельга Воительница вместе со своими верными лучницами — Аластрионой, Венделой, Гвендолиной.
— На самом деле их гораздо больше, — задумчиво произнёс мастер Кроекер. — Не стоит забывать, что на другом полушарии нашей Фантазии, в кронствах Кронхейм, Фаннихольм, Эльфхейм и Гномгард жили и творили такие величайшие деятели своей эпохи, как люди Тиль Мергенталер, Вернер Романтик, Роган Мастерок; эльфы Эльданхёрд, Лунная Радуга, Мейленггр, Рилиас; гномы Олвин, Нейн, Зайн, Юнни, Ларуал, Сигрун Победитель, Махенна и многие другие.
— Мастер Кроекер расскажет тебе о них подробнее, коли пожелаешь, — усмехнулся Хунард, видя, с какой учёной жадностью я впитываю на слух каждое имя. — Он мастер в таких делах, и нет рассказчика лучше него.
— В другой раз, — уклонился Гудлейфр. — Но это случится обязательно и скоро, в хорошей компании и за поеданием различных вкусностей.
Хозяин таверны сдержал своё слово, и однажды я записал все
