– Хорошо, Гроза, я буду посылать тебе мысленные токи на успех и удачу! Нежные чувства с нами!
Эхо унеслось за барьер пограничности, направляя поток звука во внешние области Высоты. И та все услышала. Достижение звания Грозы стоит пятисот лет болтания-кручения в небесных воздушностях. Самые стойкие и смелые, задернутые в сумрак вечера могут посметь кланяться Космосу, чтобы тот, обнажая красные десна, расплывался в улыбках, выбирая лучшее из лучшего, провозглашая новое Грозовое чудо.
Хранители Стекла предавались своим обыкновенным занятиям будучи на высоте 100-го этажа. Они правили дневниковые записи, которые являлись важной архивной звездностью на рукавах каждого из них. Жидкий снег, падавший с небесного колпака, мерно оседал на глади стеклянной прелести, расплываясь тоскливыми кляксами. Глорис невидяще разрисовывала кремовые листы дневника розовой пастой, не то желая отметить день общей скорби, не то оказывая внимание очередной интуитивной ленте. Все они сидели в полной темноте, ожидая Наплыва.
В таком занятии и внешнее и внутренне время растягивалось на манер вечного двигателя, крошащего неумолимым роком растворения каждое живое сердце, каждую стеклянную постройку и само пространство рассекая на половинчатое очарование, которое впоследствии достанется только Космосу.
Фери с Ариадной прошлепали по хрому прозрачного пола, намереваясь предаться бегу взад-вперед по спиральным лестницам Башни, желая тем самым скоротать тягучий ход опоясавшего их времени. Выйдя на нижнюю площадку хранителю что-то показалось в направлении единственного источника мягкого света – блистающего сфероида Сердца, которое дышало и ухало за весь город. Его полуночное наместие немного сдвинулось в сторону. «А это знак», – вспоминал Фери, – «который не предвещает собой ничего хорошего».
– Я пойду проверю сердцевину, – Сказал огуречный молодец своей напарнице, – у меня предчувствие разваренной каши в правом подреберье. Жди здесь, Ариадна. – Хранитель с огурцовым телом в костюме совы воспарил над лестницей, приняв вид мягкой капли, уносясь во взволновавшее его средоточие срединного мерцания.
Его взору предстало совершенно фантастическое действо: остряк Время чинно отколупывал от Сердца Башни по маленькому кусочку, и, макая каждый в соус из соленой карамели, отправлял их в рот, открывая сим малюткам путь в дальнейшее путешествие по собственным животворным сосудам.
Фери вперил в метафизическое одеяние Времени ошарашенный и глупый взор, а тот лишь одаривал гостя милой улыбкой. Хранитель хотел выдавить из себя слово, но не мог – его губы приклеились друг к другу стремительно застывавшей карамелью.
– Ты и твои друзья – глупцы, – обращалось Время к хранителю, – вы вознамерились слинять с Высоты Стекла, погрузив во тьму все достояние города Мяса. Вы – эгоистические свиньи, пожелавшие легкой участи.
Остряк прошлепал возле сердцевины, рассекая её корявым прозрачным осколком. Фери мычал от боли и негодования, но сдвинуться не мог. Время усмехнулось и продолжило говорить:
– Не уж то вам надоело размеренное житие в Башне, ваши живые глаза заволокло скукой, а тела начали превращаться в жиле из клубничного сиропа? Подумай об этом: Император не зря отдал царский трон Стеклянному провидению, чтобы кучка холуев развалила блистающее очарование города эгоизмом и страхом.
Время снова примкнуло к сердцу и принялось отколупывать от светящегося средоточия кусочек за кусочком. Длиннодействие смачно причмокивало от удовольствия и спустя вечность таки взяло короткую паузу, чтобы сказать:
– Я заморозил течение себя в вашем восприятии, а Сердцу не будет никакого урона, даже если мои крючки отсекут и добрую половину сей животворной красоты, ибо то лишь иллюзия в нашем видении. – Он погрузил подобие рук в размягченные материи сердцевины, пристально вглядываясь в хранителя, а тот исходил леденящим потом.
– Вы должны прийти к соглашению, чтобы достойно встретить тучную Грозу. Нам, высшим проявлениям современного мира, кое-что известно о её планах, и наше присутствие постарается не допустить рассечения мировой оси ни каким бы то ни было Вдохновением, ни творческими вращениями художественных образов. Ибо всё вокруг так и пищит скорым восходом морского света! – Радостно воскликнул говоривший.
Он освободил свои культяпки и, указывая ими на исходящего ужасом хранителя, сказал, – а теперь ступай, Фери, и предупреди остальных. Время – колобок. Помни об этом.
Хранитель выпутался из склочного пространства и, поглощенный только что увиденным, побрел в направлении главной комнаты, где обитали все остальные. На витой лестнице он встретил Ариадну, которая застывала в позе бегуньи. Она улыбалась своим довольным лицом, медленно махая руками в такт биению сердца. Хранителя передернуло от воспоминания о Времени. Продвигаясь дальше, Фери обнаружил, что его губы свободны, но это отнюдь не прибавило уверенности или настроения. Чем ближе он подбирался к сотому этажу, тем дальше отложенным все казалось.
«Время и тут поработало, разматывая мои нервы, бросая в восприятие замедленную бомбу, которая окончательно развернет свою мощь, когда я отправлюсь в мир пограничности», – думал хранитель, шлепая по стеклу совиными перьями да булькая огуречным телом.
Тем временем до главной залы оставалось всего десять шагов, но пространство словно насмехалось над ним, все более тормозя и без того тягучий ход и всякое течение жизни вообще. С омерзительно замедленным бульком он кое-как повернул свое тело, желая еще раз посмотреть на Ариадну, которая занималась тем же, чем и он – поднималась на вершину Стекла, но увидел лишь застывшее нечто, больше напоминающее восковую фигуру.
Ужас понимания начал топить Фери. Он понял, что в одно мгновение из свободного глашатая судеб превратился в жалкую мошку, над чьим телом вздумал измываться превосходящий его во всем противник. «Скорее палач», – заскрипело у хранителя в извилинах. Ему жадно захотелось придаться оглушительному крику, чтобы растормошить пространство вокруг себя.
Растянутое «Мииииииииииииииииииааааааааааааааа…» вознаградило Высоту Стекла блеском отчаяния угасающего сознания.
Глава третья
Пустая голова с глухим треском упала на еще влажный от недавно прошедшего дождя асфальт. До этого тихое пространство стало теперь наполняться резким плачем новорожденного ребенка. В глазах рябило мутноватыми цветными картинками. Человеческое тело обнаружило себя лежащим посреди просторной улицы обычного спального района. Крик дитя выступал в восприятии как бы маячком, который мало по малу стал возвращать сознание из обморочного тумана.
Ранее утро. В забытьи человек наблюдает как к нему подходит молодая женщина в пурпурном кардигане, у нее на руках ребенок.
– С вами всё в порядке? – Мягко, словно из-под воды, вещал женский голос. – Быть может вызвать скорую помощь? – Продолжала любезная женщина, а новорожденный мелко и противно пищал, всхлипывая сопливым носиком.
Человек попытался самостоятельно встать, но как только обе его ноги коснулись блестящей поверхности асфальта, он тяжело рухнул, приняв горизонтальное положение. Его снова толкнуло во тьму.
