время — в командировках. Ты думаешь, на новичках не будут ездить, как на тягловых мамонтах?
— Ты ж вроде бы её любишь? Ну, кралю ту. С высоким уровнем сенса. А значит…
В процессе разговора она пододвигалась ко мне всё ближе и ближе, насколько хватало ремня безопасности. Ресницы плавно закрылись, и я поцеловал первым — коротко, но настойчиво. На секунду отстранившись, она ответила, схватила ладонью за шею…
— Э, э, ребят! — бесцеремонно воскликнул таксист. — Не здесь, пожалуйста, это никуда не годится…
На последней секунде поцелуя мне вдруг показалось, что её пальцы стали холодными, а поверхность губ — каменной, как лёд.
Показалось? Или…
— Так, затормози, извозчик. Пожалуй, прогуляюсь. Пока.
Она резво расстегнула ремень и выпрыгнула из машины. Мы уже ехали по городу Внуково, и до её дома оставалось меньше километра.
— Догонять зазнобу будешь, барь? — спросил таксист.
— Пожалуй, нет, — решил я. — Не сегодня. Мне на сегодня хватит тайн.
Всю оставшуюся дорогу водила извинялся, что прервал наш “интимный момент”, как он выразился, давал дурацкие непрошенные советы, вроде подстеречь её утром с букетиком роз, и прочее. Привычки портить рейтинги обслуживающему персоналу у меня не было, но я с большим удовольствием влепил товарищу кол.
На завтра мне предстоял званый ужин в родительском доме. Дом был прибран, а на участке обнаружились новые ворота, и прибавилось два парковочных места, отсыпанных мелким гравием.
Сид уже спал, оставив записку: “Барин, я вроде как разрешил завтра тусануть в честь дня рождения. Состав гостей: Я, София, Осип, Альбина — его девушка, мой троюродный брат Ростислав и его девушка. Я — поеду рано утром Софу забирать и за продуктами, так что меня не будет. Все крепостные, потому, если ты всё ещё не против, черкни разрешение на въезд в посёлок и оставь где-нибудь на видном месте. Ежели против — вообще не вопрос, вычеркни кого-то или вообще отмени. Из алкоголя будет только некрепкое пиво, злоупотреблять не будем. Шашлыки и вкусняшки обязуюсь оставить на вечер, не прочь будем, если присоединишься.”
К записке прилагался написанный аккуратным почерком бланк со списком гостей, который я подписал. Поскольку никаких оплошностей Сид себе доселе не допускал, я подписал бланк и лёг спать, даже не разгребая остальные сообщения.
Утром я прочёл сообщение от матери — она ожидала меня к часу дня, и от Нинель Кирилловны, это была копипаста какого-то пронзительного письма эко-защитников.
“Передайте всемъ — неуёмные Строгановы полезли своими проклятыми ручёнками въ заповедникъ “Островъ Беллинсгаузена”, где обитаетъ уникальная популяция пингвиновъ. Вечно имъ лишь бы рудники со своимъ гербомъ наставить и матушку-землю палкой ковырять! Не позволимъ! Собирайтесь на митингъ”
Признаться, птиц мне тоже было жалко. Местное человечество, как мне показалось, распоряжалось с животным миром весьма гуманно, раз столь редкие и странные виды животных сумели дожить до наших дней. Однако я прекрасно понимал, что прогресс неумолимо уничтожает разнообразие и неизменно убьёт какие-то из нынешних видов.
С другой стороны, очень вероятно, что через пару-тройку десятилетий природа на опустевшей от человечества земле снова возьмёт своё. А вот острое чувство социальной справедливости, зарождающееся в период взросления у юных особ, я всегда старался погасить. Ещё не хватало, подумалось мне, чтобы возлюбленная моего реципиента попала в цепкие лапы какого-нибудь модного политического движения или какой-нибудь секты. Потому я ответил быстро и весьма прямолинейно:
“Нинель Кирилловна, неужели вы хотите идти на митингъ? Я с радостью васъ поддержу пойду съ вами, но это же опасно! И для васъ, и для вашей карьеры дипломата!”
“Но ведь бедные птицы могутъ пострадать! У меня въ детстве была любимая игрушка — пингвинчикъ. Сейчас поищу…”
Я уже догадывался, что сейчас будет. Через пару минут, когда я уже завтракал, пришла фотография. Большой, слегка потрёпанный, но достаточно милый пингвин, которого она держала на вытянутой руке, сидя на кровати. Признаться, я увидел его уже во вторую очередь. В первую очередь мой взгляд упал на задний план фотографии, где был край фигурки Нинель Кирилловны, облачённой в лёгкую полупрозрачную футболку и розовые трусики. В очередной раз проклянув отвратительное качество местных встроенных в телефон фотокамер и попытавшись разглядеть волнующие изгибы с максимально-возможным увеличением, я ответил:
“Нинель Кирилловна, прошу, пощадите, не сводите меня съ ума своей прелестной фигуркой в столь ранний час! Мне ещё на званый ужинъ к родителямъ. Кстати, можем встретиться… Снова в парке для чтений, хоть вамъ там и не понравилось”.
“Вы снова пишете съ ошибками! Увы, я тоже соскучилась по вамъ, но мне надо ехать къ репетитору. Къ тому же Альбина сегодня куда-то отпросилась, а съ другими изъ дворовыхъ я не готова…”
«Надо было вычеркнуть Альбину», — усмехнулся я про себя, но решил не портить ребятам праздник. К тому же, возможно, слова про репетитора были правдой, а не какой-нибудь странной отмазкой. Это в живом общении я умел разгадать женскую ложь, и то, как выясняется, не всегда. А в переписке за буквами может стоять что угодно — от искреннего сожаления до очередного желания покрутить парня на коротком поводке.
«Ничего, дорогая, — подумалось мне, — ещё не известно, кто на поводке — я у тебя, или ты у меня».
В этот момент в ворота настойчиво постучали.
— Эльдар Матвеевич! Это Леонард Голицын. Есть один разговор. Не терпящий отлагательств.
Первое, что я вспомнил, услышав совершенно непривычный для моего радушного соседа тон — это ту недорисованную картину в подвале у Эльзы Юлиевны. «Вполне вероятно, что контр-адмирал был другом Голицына», — подумалось мне. Выйдя за порог дома, я почувствовал, что иду на казнь.
Глава 3
Было не по сезону сыро и холодно, накрапывал мелкий дождик, и я пожалел, что не взял куртку — вышел в толстовке и брюках. К небольшой моей радости, контр-адмирала среди людей за моими воротами не оказалось. Их было четверо — Леонард Голицын, худой пожилой мужчина в чёрном плаще и два мордоворота, одетых по-летнему, в одинаковые синие футболки с незнакомой униформой. Я спросил:
— Доброе, надеюсь, утро. В чём дело?
— Пройдёмте в мой особняк. Это не займёт много времени. Я бы предложил проехаться, но моя машина в ремонте, а запасную ещё везут.
Мы, молча, зашагали по разбитой дороге дальше по улице, вдоль пустых и застраивающихся участков. Было тихо, лишь где-то на опушке леса кричала какая-то птица.
— Кто это кричит? Всё хочу узнать, — спросил я, чтобы разрядить
