суть.
И встав нагим перед стеною,
Залив молчанием огонь.
Звенящей жуткой тишиной
Я режу на куски гармонь.
Но иногда в ночи глубокой,
Закрыв глаза и зубы сжав,
Брожу я в правде одиноко,
Сам, наконец, собою став.
Я дух бы перевёл…
Я дух бы перевёл,
Заснул бы на минутку.
И мысль свою оплёл
Цепями не на шутку.
И в этом быстром сне
Я повстречал блаженство,
На самом лёжа дне,
Достигнув совершенства.
Смотря на мир с конца
И чувствуя начало,
Постиг бы я Отца,
И что его терзало,
Когда он создавал
Всë сущее на свете,
Переведя в астрал
Молчание в сюжете.
Я дух бы перевёл
И с Богом пообщался,
И Библию прочёл,
Хотя бы попытался.
Но свет в моей душе
Там был чернее тучи.
Я, будто в мираже,
Лежал в навозной куче.
Проснулся я в поту.
Мне это всё приснилось.
Воздвигнуть красоту
Во сне не получилось.
Полсотни лет…
Полсотни лет минуло, не моргнув,
Обдав меня водицей родниковой.
И я проснулся, так и не заснув,
Надев на голову венец терновый.
И, в руку взяв обугленную трость,
Закутавшись от холода в багрянец,
Вонзив в ладонь с размаха ржавый гвоздь,
Пустился с криком в иудейский танец.
Войти пытаясь телом в роль Христа,
Я душу приготовил к вознесенью.
Меня всего сжимала теснота,
И здесь я был для Сатаны мишенью.
Но Бог мне пальцем сверху пригрозил,
Мол, очередь твоя ещё не скоро.
«Тебе в полста, гляди, так много сил,
Не примут небеса к себе танцора».
И, сняв венец терновый с головы,
Я вынул гвоздь и смазал рану йодом.
Убрав стрелу печали с тетивы,
Я стал простым земным обычным Богом.
В поисках врагов
Искать врагов приятно и легко,
Всю злость свою плюя в лицо злодеям.
И, натянув спортивное трико,
Гонять их по заснеженным аллеям.
Пусть падают лицом, и прямо в снег,
И молят на коленях о пощаде.
Сдавая пачками своих коллег,
От страха соревнуясь в клоунаде.
Играя желваками на лице,
Читают ночью вражеские книги.
И ловят нас, идейных, на словце,
Исподтишка показывая фиги.
Ну нет, им не пролезть никак на свет,
Пусть копошатся червяками в банке.
И перед нами им держать ответ,
За всех стирая грязные портянки.
Но вот дыхнуло ветром перемен,
Врагами стали те, кто был в опале.
И был за миг разрушен Карфаген.
Теперь чихвостят нас в соборном зале…
Прости меня…
Прости меня, что в этот страшный день
Я побоялся быть с тобою рядом.
И чувствовать спиною твою тень,
Которая меня пронзала взглядом.
Прости меня, что не держал руки
И теплотой с тобою не делился.
Я где-то выл от горя и тоски,
Глотая слёзы, о тебе молился.
Прости меня, что был так далеко,
Нас разделяли города и веси.
Швырял свою я душу высоко,
Она с твоей прощалась в поднебесье.
И там, где отпускаются грехи,
Гуляли мы с тобою вместе, мама.
Читала мне ты грустные стихи,
Присев устало на ступеньку храма.
А Каспий нежно омывал тот храм,
И солнце освещало его формы.
За гранью ты стремилась к берегам,
В надежде, чтоб не доставали штормы.
Но час прощания с тобой пришёл,
И души отделились друг от друга.
Поникнув головой, я вниз пошёл,
И заиграла горестная вьюга.
Подкравшись, к горлу подступил комок.
Сказала напоследок ты впервые:
«Я буду тута ждать тебя, сынок,
Когда ты завершишь дела земные».
Страх
У Страха велики глаза.
Он смотрит прямо, не моргая.
Не нажимая тормоза,
Всего за раз тебя сжирая.
Не оставляя и клочка
Твоих стихов души изъяны.
Дуря слепого новичка
И сыпля соль, смеясь, на раны.
И пыжась, как надутый шар,
Гордясь упругим с виду пузом,
Вселить пытается кошмар
Смертельным для тебя укусом.
Но только крик услышишь ты,
Беззубый рот сверкнёт некстати.
У Страха нету красоты,
И он пустышка в результате.
Что ждать от дней?
Что ждать от дней, спешащих вереницей,
Несущих на себе несчастье иль покой?
Багровые далёкие зарницы
Всë завлекают нас своею красотой.
А мы, подобно тем слепым котятам,
Дрожа, вдыхаем запах матери Земли.
Ползём во тьме, питаясь ароматом,
Пища, взбираясь на горящие угли.
И, разрывая мысли на частицы,
Хороним бодро их, без музыки, в песок.
Иллюзий перекошенные лица,
Из них готовим мы кровавый порошок.
Запив его из луж святой
