бегу.
Я не успеваю сделать и двух шагов, как ноги уходят из-под ног. Я вскрикиваю, падая головой вперед в грязь, и воздух выбивается из моих легких.
— Номер двадцать три уничтожен, — раздается эхо из динамика вокруг меня.
Окончательное решение пузырится под моей плотью и причиняет боль.
Но не больше, чем жжение в коленке или синяк, который я уже чувствую на бедренной кости.
Я лежу на животе на земле, мой рот целует грязь, а ногти погружаются в нее.
Медленно подняв голову, я вижу, что Оранжевая Маска осматривает свою кроваво – красную клюшку для гольфа.
Пожалуйста, не говорите мне, что это моя кровь.
Нет, не может быть, он не бил меня ею. На самом деле, я подозреваю, что он подставил мне подножку, поэтому я сейчас и нахожусь в таком положении.
Удрученный вздох вырывается из моих легких, и я сажусь, стирая грязь с рубашки и джинсов. В колене кровоточащая дыра, и я поморщилась от этого зрелища.
Я вся в грязи и ради чего?
Ну, по крайней мере, я теперь немного знаю о структуре особняка Язычников и не потеряла сознание, как другие участники, вышедшие против этого ублюдка.
— Давай посмотрим на лицо за маской. — Он протягивает руку в перчатке в мою сторону, черную и мрачную, прямо из моих худших кошмаров. — Как кто-то настолько некомпетентный, как ты, был приглашен на посвящение...
Я отбиваю его руку, прерывая его на полуслове. Звук эхом отдается в воздухе, пронзая тишину и подчеркивая паузу во всем его поведении.
Моя вторая рука вцепилась в грязь, и мне требуется все, чтобы не проболтаться, только чтобы заполнить тишину в воздухе.
Он уже ликвидировал меня, зачем ему видеть мое лицо? Не было никаких правил на этот счет.
Кроме того, почему он может видеть меня, а я его нет? Это несправедливо.
Мир несправедлив, Сесили. Это просто так.
Мамины слова проносятся в голове, я глубоко вдыхаю и начинаю вставать. Я перестану думать о своем менее чем гламурном устранении и вместо этого использую оставшееся время, чтобы пошарить вокруг.
В конце концов, это единственная причина, по которой я здесь.
В одно мгновение я стою на месте, а в следующее — меня отталкивают назад за волосы.
Нет, мой парик.
Я вскрикиваю, следуя за движением, только чтобы он не сорвал его и не обнажил меня. Моя спина ударяется о твердую грудь, а затем дубинка оказывается у моего горла.
В буквальном смысле.
Он прижал клюшку для гольфа к моей трахее. Он не давит, но угроза того, что он может сделать это и задушить меня до смерти, существует.
Его хватка за мои волосы также безжалостна, так что моя спина приклеена к твердой поверхности его груди. Я не совсем маленькая, но он высокий и широкий и обладает присутствием титана.
От него пахнет кожей и бергамотом. Или, может быть, часть этого запаха — его перчатки.
Сквозь маску его дыхание звучит ровно и контролируемо, но немного жутко, как в старых фильмах ужасов.
Мои чувствительные уши наполняются этим звуком, пока я не перестаю дышать.
— Ты всего лишь хрупкая маленькая вещица, которую я могу и готов разбить одним щелчком пальцев. Ты знаешь это, я знаю это, и твои несколько функционирующих клеток мозга тоже должны это знать, если они не убедят тебя начать рассказывать мне, как, блядь, ты здесь оказалась.
Мои губы дрожат и подрагивают.
Я жду, что знакомая волна нахлынет на меня из ниоткуда. Я жду парализующего страха, беззвучных слез и общей неразберихи, которая случается в подобных ситуациях.
Я жду и жду.
Но единственное, что пробирает меня до костей — это дрожь и еще большая дрожь.
И необходимость бежать.
Нет, не только бежать.
Под поверхностью скрывается нечто гораздо более мерзкое.
Что-то вроде тяги к тому страху, что был раньше.
Потребность в нем.
Желание удовлетворить его.
Длина его клюшки сильнее прижимается к моей шее, все еще позволяя мне дышать, но еще больше ограничивая дыхание.
— Ты предпочитаешь быть раздавленной вместо того, чтобы ответить на мой вопрос?
Я качаю головой, впервые откидывая ее назад так, что смотрю прямо ему в глаза.
Это моя вторая ошибка за сегодня — первая заключается в том, что я здесь.
Глаза Оранжевой Маски — это темное проявление его жажды насилия. Они такие же темно-серые, как облака, и такие же холодные.
С такими мрачными тучами никогда не знаешь, будет ли ливень или катастрофическая буря.
Хотя одно можно сказать наверняка. Это будет опасно. Лучше укрыться и спрятаться, пока они не пройдут.
Но как можно спрятаться от таких глаз? Глаза такие темные, почти черные.
Глаза настолько безжизненные, что можно подумать, что они мертвы.
Или, может быть, тот, кто смотрит в них, должен быть мертв.
Мои пальцы обхватывают дубинку за окровавленный конец, и я еще сильнее притягиваю ее к своей шее.
Если я попытаюсь отпихнуть его, он, скорее всего, воспримет это как вызов и сделает все с точностью до наоборот.
Конечно, он не убьет меня, так что мой лучший вариант — заставить его потерять интерес и отпустить.
Он считает, что я недостаточно компетентна, чтобы участвовать в посвящении в Язычники, и, попросив его сделать то, чем он угрожал, я только что доказала, что достаточно не в себе, чтобы меня рассматривали на эту должность.
В его глазах не промелькнуло никаких чувств. Ни малейшей реакции.
Они по-прежнему темно-серые и недостижимые.
Но он отпускает другой конец дубинки и накрывает мою руку своей большей рукой в перчатке.
Резко и навязчиво, почти ломая мою руку, он прижимает холодный металл к моей трахее.
— Ты этого хочешь? — он душит меня дубинкой. — Сделай это как следует, если это так.
Мое дыхание сбивается, давление нарастает в шее, сковывая вены и нагревая лицо.
Желание биться, брыкаться и драться проходит через меня, но я заставляю себя сохранять присутствие духа, успокаивать дыхание и мысли.
Лучший способ позволить кому-то победить — это позволить ему проникнуть в вашу голову, конфисковать ваши мысли и заменить их парализующим страхом или угрозами.
Я встречаю его пустые глаза своим решительным взглядом.
Ты не сможешь причинить мне боль.
Худшее, что он может сделать, это заставить меня потерять сознание, как он сделал с другими участниками.
И хотя я предпочитаю не терять сознание, это все же лучший вариант, чем подвергнуться допросу и в конечном итоге сдать того, кому я дала обещание.
— Понятно.
