исправляет некоторые ошибки Беньковского, но в целом его реконструкция испанских событий 80–71 гг. до н. э. требует серьезных поправок. Кроме того, Шталь, как и Беньковский, практически не учитывает позиции местного населения, которая, несомненно, влияла на ход боевых действий.
В 1926 г. вышла в свет монография А. Шультена «Серторий»[52]. Крупнейший в мире на тот момент специалист по истории античной Испании, хорошо зная ее археологию, топографию и климат, ученый попытался реконструировать не только биографию полководца, но и детальную картину Серторианской войны. Некоторые наблюдения Шультена не утратили значения до сих пор, но попытки автора установить хронологию с точностью до недели или определить, по какой дороге двигались армии сторон, основаны преимущественно на логике, а не на источниках. Сами источники интерпретируются автором, по мнению многих ученых, также не всегда правильно.
Личность Сертория трактуется Шультеном в моммзеновском духе. Ученый видит в нем великого полководца, сравнимого с Ганнибалом и Наполеоном. Кроме того, «говоря о Сертории-полководце, нельзя забывать о Сертории — государственном деятеле. Его величие, собственно, как раз и состоит, совсем как у Цезаря, в соединении военного и политического гения» (S. 153). Мысль о Сертории как предшественнике великого диктатора, лишь намеченная у Моммзена, рефреном проходит через всю работу (S. 10, 12, 137, 139, 157, 158). В случае победы мятежный проконсул, по мнению Шультена, «хотел занять руководящее положение в государстве, в духе принципата, […] которого Помпеи желал, а Август достиг, в духе самодержавия Цезаря» (S. 157–158). Вряд ли, однако, оправданно ставить в один ряд режимы Цезаря и Августа, ибо они не тождественны по форме, а отчасти и по содержанию.
Много внимания уделяется отношениям Сертория с испанцами, которых Шультен изображает «детьми природы», которых римлянин хотел приручить «римской культурой, словно диких зверей» (S. 43, 80). По мнению ученого, именно Серторий заложил в Испании основы романизации (S. 156). При этом не делается разницы между разными областями Испании, часть которых была уже сильно романизирована. Почти не учитывается позиция местного населения в ходе восстания, просто говорится о его усталости от войны, но и только (S. 131). Сопротивление испанцев после гибели Сертория объясняется их верностью своему вождю (S. 136). Здесь явно преувеличивается роль личности полководца. Недаром книга заканчивается главой о нем как о человеке, причем его душевные качества оцениваются в превосходных степенях.
В монографии Шультена «миф» о Сертории достиг своего логического завершения. Реакцией на это стала статья X. Берве, напечатанная в 1929 г.[53] Автор подверг жесткой критике взгляды Моммзена и Шультена, не находя в деятельности Сертория никакого позитивного начала. По мнению ученого, Серторий совершил акт государственной измены, вступив в союз с пиратами, лузитанами и Митридатом Эвпатором (S. 216). Опираясь на версию Аппиана, Берве считает, что мятежный проконсул уступил царю Понта Азию, совершив тем самым неслыханное преступление (S. 201–204, 207–212). Автор подчеркнул незаконность создания Серторием эмигрантского сената и введения в его состав лиц несенаторского сословия (S. 214–215). По мнению ученого, в случае захвата власти в Риме Серторий не смог бы вывести государство из кризиса, поскольку боролся лишь за удовлетворение собственных амбиций и не имел какого-либо реформаторского плана (S. 222–223). В заключение Берве выносит Серторию суровый приговор: «Его антигосударственный, деструктивный образ действий заслуживает однозначно негативной оценки. […] Для римской истории, и не только для нее, он остается тем, кем объявил его римский сенат […] — hostis populi Romani» (S.227).
Несомненно, подход Берве нельзя признать объективным. Стремясь создать образ «идеального» злодея, историк чрезмерно сосредоточился на таких схоластических вопросах, как совершение Серторием государственной измены и уступка им Азии Митридату. Да и вообще автор не желает замечать, что речь шла о борьбе не на жизнь, а на смерть, в которой юридические вопросы мало кого волновали.
Тем не менее статья Берве имела важное значение, поскольку способствовала преодолению «мифа» о Сертории. Она породила оживленную дискуссию, в ходе которой было высказано немало различных точек зрения. П. Тревес счел рассуждения Берве о совершении Серторием измены модернизаторскими, но в целом весьма сдержанно оценил деятельность мятежного проконсула, считая его лишь «солдатом фортуны»[54]. В. Шур же в целом остался на позициях Моммзена и Шультена, утверждая, что Серторий был «последним великим популяром старого стиля, последним в ряду великих идейных политиков, во главе которого стоят благородные образы младшего Сципиона и обоих Гракхов»[55]. Более интересны суждения В. Эренберга[56]. Он указал, что превращение провинции в политический базис, предпринятое Серторием, было новым явлением в римской истории. В его политической деятельности ученый увидел «подлинное освобождение от партийности». Сражаясь против олигархического режима, Серторий тем не менее не выступал с какими-либо «демократическими» лозунгами, ибо боролся не за возвращение в Рим в качестве главы популяров, а за захват власти (S. 199–200). Тем не менее его борьба с олигархией была оправданной, ибо сенат не желал идти с ним на соглашение (S. 197).
Новым серьезным шагом в изучении проблемы стал очерк Э. Габбы «Истоки Союзнической войны и политическая жизнь Рима после 89 г. до н. э.», в которой важное место уделено серторианской тематике. Итальянский историк обратил внимание на неоднородность населения Испании, значительная часть которого подверглась сильной романизации. Жители романизированного юго-восточного побережья, полагает ученый, заняли враждебную позицию по отношению к Серторию, тогда как на востоке и северо-востоке он получил поддержку. По мнению исследователя, восстание Сертория представляло собой последний отголосок Союзнической войны. Значительную часть поселенцев в Испании, как указывает Э. Габба, составляли италики: недаром в качестве столицы мятежный проконсул выбрал Оску, являвшуюся колонией осков. Немало италийских элементов находилось в окружении полководца, который, по мнению историка, поддерживал связь с экс-инсургентами на Апеннинском п-ве. Союз Сертория с Митридатом Эвпатором, по мысли историка, сложился во многом из-за заинтересованности южноиталийских купцов в развитии торговли с Востоком[57].
Точка зрения итальянского историка вызвала возражения, ибо нет данных об участии в восстании Сертория италийских колонистов, а если оно и имело место, то могло и не быть связано с Союзнической войной[58]. Сомнительно также, что италийцы выступали за союз с Митридатом, ибо слишком сильно пострадали от устроенной им резни в Азии в 88 г. до н. э.[59] Тем не менее некоторые наблюдения Габбы о взаимоотношениях Сертория с местным населением и составе участников восстания весьма интересны и оказали плодотворное влияние на изучение вопроса.
Сдержанную оценку деятельности Сертория в Испании дал Дж. Гаджеро. По его мнению, марианский проконсул стремился сохранить привилегированное положение римлян в созданном им государстве, а потому часто ограничивался лишь обещаниями
