была ровная как стол.
Я отряхнул песок с халата, помотал головой, прочистил мизинцем уши.
И пошёл.
Бешенство стучало в моих висках красной волной. Да будь она хоть сам господь бог здешних мест, так издеваться надо мной я не позволю.
– Куда ты? Я могу проводить тебя, уж я-то знаю дорогу.
Я молчал с минуту. Ненавижу такое. Компромисс – даже на слух звучит гадко. А уж когда приходится на него идти…
А тут вообще никакого выбора нет. Там ведь Никита.
И не надо думать об Ольге. От этих мыслей ты слабеешь.
– Ладно. Куда идти?
Черепаха показала лапой вперед, мол, туда. Я вздохнул и пошёл, косясь на зловредную рептилию. Она, конечно, большая, но как-то слабо верится, что она способна ползти хотя бы со скоростью человеческого шага.
Так и есть. Через десять шагов она отставала на семь. Словно издеваясь, она неторопливо перебирала лапами – раз, два, три четыре. Суповой набор ходячий. Я перестал на неё смотреть, не мог я на такое смотреть, стиснул зубы и в полный шаг двинулся в указанном направлении. Через минуту, когда злость перестала застить глаза, я остановился, чтобы дождаться свою тихоходную попутчицу. Обернулся и увидел черепаху, всё также неторопливо перебирающую лапами в семи шагах от меня.
– Чего встал? – сказала черепаха, подползая ко мне. – Это мне спешить некуда, а ты-то должен поторапливаться.
Вот так вот, значит.
– И на твоём месте, я бы надела плавки на голову.
– ?!
– А то голову напечёт.
IV
Солнце, песок, черепаха. Песок, черепаха, солнце. Черепаха, солнце, песок.
Час.
Два.
Полдня.
Иногда вишневый сок.
И снова
Солнце, песок, черепаха. Песок, черепаха, солнце. Черепаха, солнце, песок.
Правда, можно поговорить.
V
– …да этого никто и не заметит. Подумаешь, кусок пустыни поменял рельеф. Караваны здесь не ходят. Никто не кочует.
– А здесь вообще кто-нибудь живёт?
– Это пустыня. Кому она нужна?
– Нет, пустыня – это понятно. А не в пустыне?
– Прости, я тебя не поняла. Здесь, конечно же, есть не только пустыни. Есть места и поблагодатнее. Там есть люди. Но что тебе с того? Мы-то к ним не пойдем.
– Почему?
– То, что тебе нужно, находится не в людном месте.
– Но ведь…
– Отдохнул? Идём дальше.
И мы пошли дальше, и светло-красные тушканчики тянули свои головы вслед за нами, любопытствуя на столь странную пару, и солнце, словно прибитое к небосклону, всё также светило красным светом.
Мир вечного дня.
VI
Постепенно пейзаж изменился. Вместо плоской песчаной равнины – большие песчаные дюны. И мы шли, то ныряя в ложбины, то медленно поднимаясь вверх по склону.
Странное дело – голода я не чувствовал
А вот пить хотелось. Выручала кружка с вишневым соком.
Сколько времени мы шли, я сказать не могу. Но два раза я поспал.
И всё время вертелось в голове: «Во первых строках своего письма спешу сообщить, разлюбезная Ольга Владимировна, что…».
VII
– Пришли, – сказала черепаха.
Я стоял и молча смотрел. Хотя с другой стороны – чего я ожидал?
– Ладно, чего стоять зазря, – сказала черепаха, и заскользила вниз по склону дюны, перебирая лапами. Я постоял еще немного и двинулся следом.
Догнал свою попутчицу я только в самом конце склона. Если быть точным, то я у самой подошвы дюны оскользнулся и упал. Упал так, что черепашья морда оказалась напротив моего лица.
– Скажи, пожалуйста, – сказал я, глядя прямо в темно-красные, круглые, блестящие глаза. – Ты знала?
– Знала что? – спросила черепаха.
– Что это будет стол.
– Стол? Стол. Точно, стол, – она словно пробовала это слово на вкус.
Ладно, не важно. Если я попал в этот мир через стол, то логично, если я его покину также через стол.
Через обычный канцелярский стол красного дерева, здорово похожий на мой. К которому шла возникающая из ниоткуда цепочка следов, набирающая чёткость очертаний по мере приближения к этому самому столу
– Ну, я пошел, – сказал я.
– Давай, – скучающе сказала черепаха.
Я посмотрел на неё.
Никого, кроме неё, я не видел в этом мире. Тушканчики не в счёт. И, похоже, успел к ней привыкнуть.
Да чёрт с ней! Мне, право слово, есть чем заняться!
Я открыл дверцу стола, решительно полез в стол и почти тотчас услышал голоса.
– Хватай её! Переворачивай! А-а, тва-арь! Осторожно, счас вывернется! Крюк давай, крюк! – орали голоса, и действовали при этом, судя по всему, весьма энергично.
Это не мой мир и не моё дело, сказал я себе, работая локтями, вперёд, в стол, кроме тебя никто сыну не поможет, где-то там в столе плачет твой сын, потому что рядом нет никого, кроме злой бабайки, вот ведь хрень какая, почему ты такой неубедительный?
Никита,
ты же можешь быть таким убедительным, так почему же сейчас, когда ты всё так правильно понимаешь и некому тебя упрекнуть, вот ведь хрень, ну как же так, никто не узнает, думал я, прижавшись щекой к полированному дереву,
сын,
это ерунда, закидоны и гниль интеллигентская, и кто она тебе? Как она издевалась над тобой,
Никита,
никогда себе не прощу, тут ведь даже думать не надо, что выбрать, так вот я думал, и правильно думал, а сам уже лез, словно какой-нибудь басенный рак, задом вперёд – и проклинал себя и родителей своих отчасти за то, что воспитали вот такого вот придурка.
Черепаха лежала брюхом вверх метрах в десяти от стола. Голова и все её конечности были втянуты в панцирь, а два краснокожих человека суетились вокруг неё и тыкали копьями в отверстия в панцире. Были они будто вылепленные из пластилина – одноцветные, в туниках, на ногах у них были сандалии, и, наверное, нелишне будет отметить, что помимо копий они были вооружены короткими мечами. Черепаха неритмично раскачивалась, и краснокожим попасть в цель было не просто.
Я схватил небольшой булыжник (оружие пролетариата, вспомнилось совершенно не к месту) и запустил его в ближайшего краснокожего копьеносца.
Навыки старого вэпээмщика*** не подвели – я попал чуть повыше затылка. (***ВПМ – военно-прикладное многоборье). Медно-красные ноги подогнулись, незадачливый черепахоненавистник выронил копьё, упал – сначала на колени, потом обхватил голову руками и уткнулся в песок. Какой-то уголок моего сознания фиксировал, как течёт тёмно-красная кровь меж медно-красных пальцев на красный песок, а сам я уже нёсся судорожными прыжками к лежащему на песке копью. Второй копьеносец повернул голову в мою сторону – всё, что он успел сделать, и я увидел, как
