детстве мы лазили сюда именно за ними и за магнитиками из этих моторчиков. Все нам в детстве казалось нужным: эти магнитики, подшипники, стеклянные шарики, которые лихо подскакивали на асфальте. И мы лазили на стройки, заводы, крыши бойлерных. Падали оттуда, ломались и резались, поджигали всё что могли и хвастались потом порезами, переломами и нелепыми ненужными трофеями, вроде этих моторчиков. Как, наверное, хорошо было бы погулять по территории этого завода, по улицам между домами, которых теперь уже нет, вспоминать прошлое, воскрешать детские воспоминание, но здесь прошлое не воскресало – оно убивало, при чем убивало по-настоящему и очень жестоко.
– Куда нам?
Она смотрела на меня испуганно, но требовательно. Наверное, она полагала, что я точно знаю, что надо делать, куда бежать и где выход. А я ничего такого не знал и ничего, по большому счёту не мог: когда я оказался здесь впервые, мне повезло и продолжало везти и дальше. Но везения такая штука, на которую, видимо, действуют те же законы, если не физики, то жизни, как и на остальные явления в этой самой жизни – оно когда-нибудь заканчивается. И это когда-нибудь приходилось, кажется, именно на сегодня: вокруг были просто горы строительного мусора и заросли кустарника – спрятаться или запереться было абсолютно негде. Я бестолково вертел головой, и девчонка начала догадываться, что я в полной растерянности.
– Что делать? – пронзительно закричала она. – Он же идёт сюда! Что нам делать?
И от этого ли крика, или просто потому, что наступило положенное время, но я почувствовал дрожь материи. Подкладка начала топорщиться, а пыль с земли стала подниматься все выше и выше. Если бы раньше! Хотя бы на пять минут. А лучше на все пятнадцать минут раньше. Я бы подхватил эту пигалицу на руки и помчался с горки как Бен Джонсон или даже Усэйн Болт, я бы бежал не сто метров с горки, а столько сколько бы тянулась эта дорога. И на горку бы побежал тоже и может быть ещё быстрее, только бы вырваться отсюда. Но теперь уже бежать было некуда. Да и сил тоже не было уже, а мертвый был: огромный косматый с длинными руками он влезал, пригибаясь в пролом и тянул одну руку в нашу сторону. А пыль уже поднялась до груди и дышать становилось все тяжелее и видно было все хуже и хуже.
– Сделай, что-нибудь, – заплакала девчонка.
И я покорно стал оглядываться в поисках чего-нибудь тяжёлого. Толку, конечно, не будет, но ничего не делать – ещё хуже, еще страшнее.
– Когда я его ударю, беги, – прокричал я, потому что шум пыли становился все сильнее.
Пыль скрипела, шипела и даже жужжала, производя геометрически строгие воронки и причудливые завихрения.
– Что?
Она и сама себя, наверное, почти не слышала.
– Спасайся сама, как умеешь. – сказал я вполголоса, и она поняла.
– Не надо! Давай вместе…
Но я уже не обращал на неё внимания – не было в этом смысла. Сейчас ни в чем не было смысла. Да и какой может быть смысл в том, что огромный мертвец тянет к тебе свою руку? Какой разум может это осознать? Чей мозг согласится участвовать в осмыслении этого. Это ведь не проходят в школе и институте, такое только показывают в кино, но там ты либо боишься, либо смеешься, если фильм не удался. Недалеко от своих ног я заметил кусок железной арматурины. Слишком длинной, чтобы фехтовать, но один раз с сильным замахом можно ударить. А второго удара, скорее всего и не будет.
Я взял эту тяжеленую железку и подумал, что она, наверное, тоже из пыли, как и всё тут, только почему-то очень тяжелая. И замахнувшись с отворотом корпуса со всей силы ударил, целясь в район его шеи.
Девчонка что-то кричала, но я даже не пытался разобрать, что она кричит. Я увидел, что бывает, когда в завихрениях пыли, пыль врезается в пыль. Зелёные искры вспыхнули у шеи мёртвого и его рот, и глазница тоже осветились зелёным светом. От удара его как-то мотнуло в сторону и как-то нескладно он опустился на одно колено, но не упал. Когда он начал подниматься, я решил, что надо попробовать ударить ещё раз, а может даже и не один, что надо продолжать его колотить, в расчёте, что что-то из этого да выйдет. Я было потянул железку на себя, чтобы размахнуться ещё раз и посильнее, но она не поддалась, как будто застряла в шее мертвого. Собственно, так примерно и было, только она была не в шее, а в его руке и он поднимался в полный рост держа железный прут в левой руке, а правую протягивая ко мне. И рот… Рот как будто вытягивался и тоже тянулся к моей голове.
Мне почему-то было не страшно. Вернее, я не думал о том, что со мной теперь и не ощущал ничего такого, я думал про то, что через несколько мгновении мне будет намного хуже и с какой-то отстраненностью наслаждался настоящим. То есть тем моментом, пока все еще не настолько плохо. Я даже голову поднял наверх. Поднял туда, где еще не поднялась пыль, а было только серо зелёное небо. И было это небо, наверное, даже красивым, и голые стволы деревьев, и словно вывернутые наизнанку дома…
– Туда! Да посмотри же ты! Что же ты замер? – кричал кто-то снизу.
И этот кто-то со всех своих небольших сил дернул меня за рукав свитера. Да сильно так дернул, что я, чтобы не упасть вынужден был сделать шаг назад и огромная черная рука пронеслась мимо. Через секунду он исправится и уже не промахнется, но этой секунды мне хватило, чтобы понять куда я должен смотреть, что я должен увидеть и как скоро я должен бежать. Совсем неподалёку небо очистилось от пыли. Совсем небольшой кусочек неба. И этот кусочек тут же наполнялся светом. Светом неясным, едва различимым, светом звезд и подступающего апрельского рассвета. Но это был живой свет, и он ярко контрастировал с серой – зелёной фосфоресцирующей пылью.
Я бы и не добежал бы скорее всего – всю жизнь, которая во мне оставалась вложил в этот кусок арматуры, я все отдал мёртвому и сам стал почти таким же. Я бы не добежал, не смог бы, но девчонка тащила меня, орала, пинала землю и мои ноги с такой яростью, что мы-таки добрались до прорехи. Добрались и вывалились в неё.
Глава третья
Теперь мы были в Москве.
