послушно ждёт непрожитую любовь.
Сад
А стылый сад меня вдруг обвинил
В том, что я зиму песней призывала,
Что в марте талом, на исходе сил
Мученья повторила все сначала -
Тоску его от снежной чистоты
И боль его от ледяных объятий…
Он так давно исписывал листы
Те, что одним движеньем были смяты.
И саду вновь томиться в тишине,
Копить в себе смертельные обиды,
Чтобы назло метелям, стуже, мне
Предстать потом ещё прекрасней с виду.
Но он великодушно всё простил
И сны свои поведал даже вкратце,
Ведь на краю разверзнутых могил
Дано нам с ним сгорать и возрождаться.
Смотреть надменно и высоко
Смотреть надменно и высоко,
Сжечь согрешившую тетрадь,
Обет молчанья взять без срока,
Когда указано кричать.
Увидеть просветлённым оком
Повсюду мерзости печать,
Быть узником, но стать пророком,
Когда положено молчать.
Но в прорицанье иль в молчанье,
Оставшись с музою вдвоём,
Ей не подсовывать тайком
Ни лестных просьб, ни приказаний.
Коль подчиняется поэт -
Подёнщик есть. Поэта нет.
Земное
Здесь запах скорого покоса
Так ненавязчив и певуч,
И льнут к укромному откосу
Края измаявшихся туч.
А гром срывается упруго
Тяжёлым камнем в водоём -
Круги расходятся по кругу
Под нехотя плеснувшим днём.
Церквушка, лес, поля, дорога
И речка, свитая в петлю -
Здесь так соединилось много
Того, что с детства я люблю.
И сердцу разъяснять не надо,
Что значит слово "благодать":
Земное, кровное – всё рядом,
И до небес – рукой подать.
Музыкант
И пролетают птахи
Сквозь тень и плоть его.
Г. Горбовский.
Из дома я выйду сегодня чуть свет -
Мне надо найти свой потерянный след,
Который ведёт через горы и гать
В тот город, где мне довелось побывать.
Там площадь в изломах фонарных гирлянд,
Негромко играет на ней музыкант,
В толпе потрясённой один чародей -
Никто не заметит меня средь людей.
Но он вдруг решит, что покою не рад -
Гитару возьмёт и уйдёт на закат
Чужие дороги учить наизусть,
Чужим городам посвящать свою грусть.
И будет смолкать незнакомая речь.
Но кто-то его всё же должен беречь.
За ним я отправлюсь – в наитьи14 ль, в бреду? -
Но он не узнает, что с ним я иду.
В пути неизменном года промелькнут,
И за горизонт приведёт наш маршрут -
За краем вдруг ставшей далёкой земли
Отстану, а он растворится вдали.
Но музыка будет плескаться вокруг.
Без боли пойму, что я тоже лишь звук,
Увидев впервые – увы, позже всех -
Сквозь плоть мою птицы летят без помех.
Лягушка
Я в пыли отыскала корону
Там, где бурно растут лопухи,
Где набросано густо по склону
Банок, склянок, обёрток, трухи.
Раньше был там, внизу – видишь свалку? -
Небольшой заболоченный пруд.
Нет, ну что ты, какая рыбалка?! –
Лишь лягушек укромный приют.
Верно, в ласковой бархатной тине
И Царевна-лягушка жила.
Окруженьем её, чин по чину,
Вечерами ей пелась хвала.
Но пришлось ей покинуть поместье –
Близ людей высыхают пруды.
Коль разор с отступлением вместе –
Далеко ли до новой беды?
Потеряла корону в дороге –
Обронила, растяпа, в прыжке,
И товарки судачили строго:
– Венценосная – на смех мошке!
Кто поверит теперь ей, квакушке,
В ней увидев объект для любви?
Что к дворцу! – не подпустят к избушке,
Сколько, бедная, стрел ни лови.
В мир взирает она безучастно –
Из себя невозможен побег,
Лупоглазой не зваться прекрасной,
Приросла кожа, видно, навек.
Я корону держу на ладони –
Самоцветы померкли давно.
Разве место в шкатулке короне?
Разве трон и пустырь – всё одно?
Но корона напёрстком мне служит,
А Царевна в тени лопуха,
В одинокой заплёванной луже
Не дождётся уже жениха.
Жизнь есть сон
Здесь всё, что было – сном объято,
А всё, что есть – ко сну стремится:
Тень ветерка, смятенье мяты,
Всплеск ручейка, смех медуницы.
Сквозь веки – пятна изумруда
На голубом звенящем фоне…
Как сладко спится нам, покуда
Без упряжи пасутся кони.
Как сладко спится нам на склоне
Холма, годов, небесной груды,
Покуда так возможно чудо,
И кони пьют с земной ладони.
А всё, что будет – зов возницы,
Птиц траурность внутри заката,
Рыданье спиц, набат лопаты,
Блаженство в сомкнутых ресницах -
Возврат ко сну сквозь сна утрату…
Как сладко знать, что жизнь нам снится.
Сны
Чужие
Я по ступенькам тишины
Взбираюсь на вершину ночи.
Приблудные чужие сны
О чем-то вкрадчиво бормочат.
Одна в нестройном их ряду –
Летят в окно, ползут из трещин,
Сулят удачу, грех, нужду –
Но как узнать, который вещий?
Но всё же с них сбираю дань,
Хватаю за руку с поличным,
Стираю призрачную грань,
Что не стирается обычно.
А кто-то спит в пустынной мгле,
Бессоньем мучимый, как жаждой,
За сны его в моем столе
Я заплачу сполна однажды.
Во искупление вины
К адепту15 краденых сокровищ
Ворвутся в явь чужие сны,
Рождая сонмами16 чудовищ.
Свои
Поднявшись на вершину ночи,
Я вижу собственные сны –
Они тем ярче, чем короче,
И смыслу странному верны.
То ослепительно опасны,
То исцеляют как бальзам,
И озарен мир ежечасно
Молитвой неземным богам.
И ночь светлей дороги к раю,
А утром как в гробу темно,
Ведь, просыпаюсь, понимаю,
Что слов мне помнить не дано.
А эти звуки, эти строфы
Так совершенны, так чисты…
Я поднимаюсь на голгофу
Своей немыслимой мечты.
Надменная любовь
Надменная любовь опять проходит мимо,
На сирый мой приют взирает свысока.
Здесь стелются поля кругом необозримо,
Смывает горизонт степенная река.
А небеса полны той пустотой блаженной,
Которая таит избыточность дождя.
Готовится душа к восторгу отраженья,
От немоты страстей к тиши земной уйдя.
Прикатит туча в день повозкой пилигрима17,
Паяцем площадным заколобродит гром.
А мудрая любовь скользит украдкой мимо,
От бурь своих храня мой беззащитный дом.
Душа
Ещё победы спорные важны,
Ещё промашки хлёсткие