– Хэзел…
– Не надо, я сама понимаю, что несправедлива. И прекрасно сознаю, как мне повезло: я попала в дом, словно специально для меня созданный, без зеркал, вообще без единой отражающей поверхности. Вы обратили внимание, на какой высоте здесь окна? Даже если захочешь, не увидишь себя ни в одном стекле. Этот дом, наверное, построил сумасшедший: какой смысл жить у моря, если его не видно из окон? Капитан не знает, кто был этот архитектор. Ему здесь понравилось именно потому, что он терпеть не может море.
– В таком случае ему следовало бы поселиться где-нибудь в Юрских горах.
– То же самое сказала ему я. А он ответил, что его ненависть к морю сродни любви: «Ни с тобой, ни без тебя».
Медсестра едва не спросила: «И в чем же причина этой ненависти?» В последнюю секунду она вспомнила про уговор.
– Если бы только зеркала! Если бы только окна! Мне не дают принять ванну, не замутив предварительно воду ароматическим маслом. Никакой полированной мебели, ни единого блестящего предмета. За столом я пью из матового стакана, ем ложкой и вилкой из неотшлифованного металла. Чай мне наливают уже с молоком. Впору было бы посмеяться над такой мелочной предупредительностью, если бы только все это не напоминало о том, до какой степени я безобразна. В вашей практике вам не приходилось слышать о подобных случаях? О ком-то настолько уродливом, что его нужно было оберегать от собственного отражения?
И Хэзел расхохоталась как безумная. Медсестра сделала ей укол сильного успокоительного, после чего девушка уснула. Франсуаза укрыла ее одеялом и ушла.
Когда она уже собиралась незаметно покинуть дом, ее окликнул Капитан:
– Вы уходите, не попрощавшись со мной, мадемуазель?
– Не хотела вас беспокоить.
– Я провожу вас до пристани.
По дороге он спросил, как чувствует себя больная.
– Температура немного упала, но состояние по-прежнему критическое.
– Вы ведь будете приезжать каждый день, правда?
– Конечно.
– Вы должны ее вылечить, понимаете? Во что бы то ни стало.
Франсуаза Шавень вернулась в Нё с таким лицом, какого у нее никогда прежде не видели. Сторонний наблюдатель затруднился бы определить его выражение: в нем были и крайнее возбуждение, и раздумье, и радостное нетерпение, и оторопь.
В больнице одна из коллег сказала ей:
– У тебя вид химика, который вот-вот сделает важное открытие.
– Так оно и есть, – улыбнулась Франсуаза.
По вечерам опекун и его питомица ужинали вдвоем. Молодая девушка, такая разговорчивая с Франсуазой, в присутствии старика сидела, словно воды в рот набрав. Она едва отвечала на вопросы, которые он изредка ей задавал.
– Как ты себя чувствуешь, детка?
– Хорошо.
– Ты приняла лекарство?
– Да.
– Съешь еще кусочек.
– Нет, спасибо.
– Медсестра, по-моему, тебе попалась замечательная. Ты ею довольна?
– Да.
– Она еще и красивая, что тоже неплохо.
– Правда.
После этого они больше не разговаривали. Капитана это не смущало: он любил тишину. Ему и в голову не приходило, что его подопечная ненавидела эти совместные трапезы. Она бы предпочла сидеть голодной в своей комнате, лишь бы не ужинать с ним наедине. Она терпеть не могла, когда он говорил, а когда ел молча, было и того хуже: она сама не могла этого толком объяснить, но почему-то молчание уткнувшегося в тарелку старика пугало ее до смерти.
Иногда после ужина опекун приглашал свою питомицу посидеть с ним в гостиной. Там он показывал ей старые книги, энциклопедии прошлого века и атласы мира, рассказывал о своих странствиях. Иной раз он вспоминал или о морских сражениях с патагонскими пиратами, или о своих приключениях, когда он промышлял контрабандой в Китайском море. Она никогда не знала, сочиняет он или нет, – впрочем, какая разница, ведь его рассказы были необычайно увлекательными. В заключение он говорил:
– А я все еще жив.
Потом он улыбался ей, смотрел на огонь и замолкал. И, как ни странно, такие вечера девушка очень любила.
Лицо Хэзел засияло от счастья. «Вот и вы наконец!» – читалось на нем. Медсестра подумала, что никто еще не встречал ее с такой радостью.
Она сунула девушке в рот термометр. Хватило трех раз, чтобы это стало традицией. В этой пятиминутной церемонии у каждой была своя роль: одна в упор смотрела на другую, а та отводила взгляд. Медсестра снова солгала:
– Тридцать девять. Держится.
– Отлично! Помассируйте меня.
– Потерпите минутку, пожалуйста. Мне понадобится тазик. Где я могу его найти?
– Наверное, в кухне.
– А где она?
– В подвале. Вам придется попросить капитана открыть ее: дверь запирают на ключ. Представляете, сколько там кастрюль, в которых я могу увидеть себя!
Франсуаза отправилась к старику; тот отчего-то замялся:
– Тазик? Это еще зачем?
– Для клизмы.
– Надо же, кто бы мог подумать, что молодая женщина с такими изысканными манерами может прописать клизму. Подождите немного здесь, хорошо?
Минут через десять он поднялся с озабоченным видом:
– Тазика нет. Большая миска вас устроит?
– Конечно.
С явным облегчением он снова спустился в подвал и принес миску из грубого фаянса, не покрытую глазурью. Франсуаза поблагодарила и вернулась в комнату, думая: «Руку даю на отсечение, тазы в доме есть. Зато в такой миске ничего не отражается».
– Зачем вам это? – спросила Хэзел.
– Для клизмы.
– Не надо, пожалуйста, я терпеть этого не могу!
Франсуаза задумалась, а потом сказала:
– Ладно, только если Капитан спросит вас о клизме, не говорите, что я вам ее не делала.
– Хорошо.
– А теперь я на минутку воспользуюсь вашей ванной, можно?
И медсестра скрылась за дверью. Девушка услышала, как потекла вода. Потом Франсуаза вышла и начала ее массировать.
– Знаете, я уже не могу без вашего массажа. Это так приятно.
– Тем лучше, потому что при вашем заболевании это очень полезно.
– Что вы скажете о моей ванной комнате?
– Ничего.
– Да что вы! Я уверена, что вы никогда такой не видели. Ни раковины, ни ванны, ничего, что можно было бы наполнить водой. Струя из кранов льется прямо на пол, он наклонный, и вода попадает через отверстие прямо в сточную трубу. Удобно мыться, ничего не скажешь! Обычно я принимаю душ, только изредка мне милостиво соглашаются принести ванну; я вам говорила, как я ее принимаю. А туалеты-то, они во всем доме одинаковые. Капитан купил их у французских железных дорог: ведь в поездах унитазы устроены так, что в них не задерживается вода. Он даже до этого додумался!
