— О, здравствуй, Анюта! — отец взял газету из ее рук. — Спасибо, с тобой можно часы сверять.
«Кто бы говорил», — мысленно проворчал Никк.
— Опаздываете? — спросила Аня, с надеждой ища в отцовских глазах толику родительского тепла.
Ничего.
— Да, засиделся вчера допоздна… Готовился к лекции и, получается, зря. Если не приду вовремя, студенты разбредутся и рассказывать будет некому.
— Можете рассказать мне.
— Вряд ли ты любишь мифологию.
— Обожаю!
— Правда? — Александр покосился на все еще красный светофор. — Что ж, если вкратце, легенда о лабиринте минотавра…
Никк не стал слушать, отгородился от разума Ани насколько мог далеко. Он знал, как тяжело ей дается смотреть в эти не узнающие собственную дочь глаза. Ане сложно улыбаться, еще сложнее находить предлоги, чтобы заговорить с отцом, а ее надежда однажды снова услышать «привет, дочка» угасает день за днем.
Даже сейчас, за ее лучезарной улыбкой, отчаяние угрожает заблестеть слезами на глазах.
Каждый раз Аня рыдает по ночам в подушку после их безрезультатных вылазок на Землю. Вот почему Никк ненавидел эти походы — потому что ничего не мог сделать, черт побери! Даитьяне стерли Аниному отцу память, и Никк не мог это исправить, хотя это должна быть его обязанность перед землянкой. Он ненавидел себя за то, что не может помочь, не может даже забрать Анину душевную боль себе…
— Хорошего дня! — донес ветер. Светофор подмигнул зеленым, и Александр поспешил к остановке.
«Никк? — позвала Аня. Это прозвучало, как далекое эхо, пока он собирал каштаны, усиленно стараясь не перетягивать на себя ее чувства. — Никк!»
Поднял глаза, и не-своя печаль хлынула ему в душу. Аня кивнула на удаляющуюся фигуру отца.
«Да… Иду.»
* * *
Одиночество с новой силой засвербело в груди, когда Аня проводила Никка взглядом до остановки, а затем мысленно проследила, как автобус везет их с отцом еще два квартала. Она понимала, что Никку осточертели их визиты на Землю, он хочет помочь ей вернуть семью, считает, что должен — обязан! — сделать все правильно, только не знает как.
Аня тоже не знала.
Она даже не могла точно ответить, почему настаивает на этих визитах. Как будто дома ее кто-то ждет… Чушь. У Александра больше нет дочери, единственная девушка по имени Аня, которую он знает, — милая разносчица газет, что желает ему хорошего дня каждый понедельник на перекрестке.
Швырнув оставшиеся газеты в урну, она зашагала прочь.
«Я теперь сирота», — порыв ветра обжег щеки, и Аня поняла, что в этом виноваты невысохшие слезы. Две тонкие полоски, оставляющие соленый привкус на губах. Как последняя неудачница, она шла по улице одна и рыдала.
Но не только отец беспокоил ее. Пока Аня была «в плену» у фоморов, прошел целый год. За несколько дней на Да’Арии пролетел год на Земле! Кажется, Никка время не очень-то волновало (разве что вероятность упустить что-нибудь интересное), конечно, его семнадцатилетнему лицу ведь почти полвека…
«А что будет со мной через десять, двадцать, сорок лет? — соли на губах Ани стало еще больше. — Никк не особо изменится, а я? Состарюсь и… умру? А Никк не изменится».
За спиной кто-то восторженно воскликнул. Наспех стерев рукавом слезы, Аня обернулась и увидела маленькую девочку за окном кондитерской. Ребенок дергал за рукав маму и радостно тыкал на прилавок, уставленный разноцветными пончиками и тортами.
Что ж, есть и плюсы в нынешнем положении. Аня вытянула перед собой одну руку, а другой, пошарив в кармане, нашла кристалл.
«Лишь маленькая искорка энергии, — попросила она, позволяя неизведанной силе наполнить сознание. — Лишь капля, чтобы поднять настроение».
Подчинившись, мощь даитьянского адри пронеслась током и наполнила вены легкостью. На миг Ане показалось, она может все. Перенестись на другой конец земли? Увести планету с орбиты? А может, украсть с неба Луну? Еще доля секунды, и энергия иссякла, а на ладони у нее материализовалось белое блюдце с кусочком черничного чизкейка.
Бредущий мимо школьник раскрыл рот, вытаращившись на Аню полу-испуганно, полу-изумленно. Мальчишка медленно перевел глаза на кондитерскую, а затем обратно на Аню.
«Блин».
— Волшебную палочку дома забыла, — выпалила она, растерявшись сама.
— А…
— Жди сову с письмом! — она скользнула за поворот и снова сжала кристалла, пока ее ошарашенный зритель не поспел следом.
Улица растворилась, и вокруг появились стены комнаты. Выдох. И плохие мысли наконец отступили. Здесь, в родной комнате, где прошло Анино детство, все осталось по-прежнему: матрас с подушками прямо на полу, фотографии на стене, окруженная огоньками гирлянды надпись: «Night ain’t over until we grow young again»[2].
«Значит ли это, что я должна снова поверить в чудеса?» — подумала Аня, разглядывая неказистые буквы, выведенные когда-то ее же рукой.
Дверь в комнату была безжалостно замурована красными кирпичами, Кллисс и Нааек постарались, чтобы ничего не напомнило Александру о прошлом. У него нет дочери, а значит, нет и комнаты, в которой та должна жить.
Нет, плохих мыслей больше не было, только печаль.
— Кто виноват, Ластер? — с упреком спросила себя Аня, поставив чизкейк на стопку книг. — Кому было скучно жить спокойной жизнью?
Вздохнув, она глянула на часы. Никк вернется нескоро, а значит, есть время поискать другого родителя. Аня не могла объяснить это чувство, но была уверена, что все встанет на свои места, если она сможет разгадать мамину тайну: Аня наконец поймет, как она связана с даитьянами, почему ей снятся эти странные сны и — что они означают.
«Как мама узнала о Да’Арии?» — хмурясь, землянка окинула взглядом шкаф, уставленный старыми вещами Евы. Аня несколько раз думала будто ненароком подсунуть в папин карман их семейную фотографию, но каждый раз трусила. А что если он не поймет? Порвет и выкинет фото, решив, что это чья-то нелепая шутка? Нет, такого Аня не вынесет.
«Но если я найду маму, если папа увидит ее, живую, прямо перед собой, — Аня не хотела давать себе ложную надежду, но… все внутри трепетало от мысли: — Что если?»
Да, ей нужно найти маму. Важно, необходимо!
Не разуваясь, она плюхнулась на матрас и взяла первый попавшийся под руку блокнот. Страницы исписаны мамиными изящными, вытянутыми буквами. На них приятно смотреть — похожим почерком, вероятно, писали свои стихи поэты эпохи Ренессанса.
— …он созвал всех богов в славнейшую из своих обителей, — прочитала Аня, скользя глазами по строчкам, — утвержденную в средоточии мира, из которой можно лицезреть все причастное рождению… Платон, «Критий».
