Глава 1. Сон длиною в жизнь
Дождь застилает глаза. Холодные капли текут по щекам и шее, а одежда давно промокла насквозь, прилипнув к телу.
— Лир…
Земля комьями липнет к рукам, вода просачивается сквозь пальцы и хлюпает под ногами. Сердце бешено стучит в груди, будто ждет, что каждый новый удар станет последним.
— Лир…
Ледяной воздух жжет легкие, жалит, душит, но я не сдамся. Не сейчас! Перевожу дыхание и продолжаю разгребать почву. Продолжаю искать.
Буря шепчет в ушах, искушая прекратить борьбу. Зовя за собой, туда, куда не дозволено ступать смертным, куда не идут по собственной воле, откуда не возвращаются.
— Но там находят покой, Лир…
Море внизу негодует, словно черная бездна. Громче и громче.
— Нет!
Нельзя сдаваться. Я найду его, найду! Оно должно быть здесь… Здесь, рядом с одиноким деревом у самого края обрыва. Здесь, под надгробным камнем, отливающим синевой в свете раздирающих небо на части молний.
— Тогда ищи, Лир, — подпевает шторму ветер. — Ищи… Там, под землей, лежит твой покой. Лежит твоя правда, твое прежнее тело.
— Но то тело давно обратилось в прах! — стиснув зубы, кричу я. — Его сожгли, Мунварда больше нет!
— Тогда нет больше и твоего покоя…
И я продолжаю искать. Кожа на руках разодрана в кровь, волны внизу бьются об острые скалы. Молнии блещут все ярче, гром все сильнее.
— Ищи, Хэллхейт. Во имя покоя… Во имя правды…
«Это сон, — крутится где-то в глубине подсознания мысль. — Лишь дурной, про́клятый сон! Нужно просто отпустить видение, и оно исчезнет».
Сон ли? Если и правда лишь сон, то мне, никогда не найти своего покоя? Почему меня всюду преследует чувство, будто кто-то играет моей судьбой, кто-то другой решает, когда мне жить, а когда умирать? И что тогда остается мне? Рождаться и погибать снова и снова, пока не сойду с ума? С памятью о прошлом, разрушающем мое будущее.
— Лир…
— Зачем я здесь?
— Во имя покоя… Во имя правды…
Черная тень нависает надо мной, затмевая последний свет. Голова кружится, и в глазах темнеет. Тьма затягивает, уносит за пределы воспоминаний: туда, где живут отражения тайных страхов и призраки горьких обид.
— Вот он, наш чемпион! — Крейн с гордостью хлопает меня по плечу. Спарринг лучших воинов Патила, и я выхожу победителем. — Вот он, настоящий фомор! Отважный, сильный, беспощадный!
— Убийца, — цинично качает головой Ирней, глядя, как с моего меча капает кровь. — Мой лучший друг Элеутерей не мог стать таким чудовищем.
— А я по-прежнему люблю тебя, — Дафна мне улыбается, ее голубые глаза сияют, как чистое небо. — Ты не обманешь меня другим лицом. Ты всегда останешься собой.
— Я?
— Да, ты, — Чарна появляется за спиной Даф, в ее руках сверкает кинжал. Взгляд фоморки блестит, как раскаленный металл. — Ты предал меня, Лир. Предал всех нас, свой народ. Ты никогда не был одним из нас, лишь притворялся другом.
— Но я хочу быть твоим другом, Чарна.
— Тогда ты враг мне, — Никк обнажает клинок.
— Нет!
— Рано или поздно придется выбрать сторону, Мунвард, — шепчут они в унисон, обступая меня. — Рано или поздно…
— Предатель! Лжет! Чудовище! — вокруг появляются сотни фоморов и даитьян, у всех до единого на лицах презрение и ненависть. Они указывают на меня пальцами и злорадно смеются. — Чудовище! Чудовище! Чудовище!..
— Нет, это неправда! — я хватаюсь за голову и закрываю глаза, но голоса становятся только громче.
— Чудовище, ты умрешь! И родишься. О да, умрешь и родишься опять — лишь для того, чтобы пережить все это вновь…
Глава 2. Bleu d’amour
— Нет! — открыв глаза, Лир рывком подскочил с места. Нож, который Хэллхейт неосознанно схватил со стола, когда проснулся, рассек воздух, напрасно пытаясь защитить его от растворившихся вместе с ночным кошмаром врагов.
«Лишь сон», — но сердце все еще билось, как сумасшедшее.
— Решил-таки меня прирезать, а? — сонно пробурчал Ирн. Сгорбившись на соседнем табурете и положив локоть между головой и столешницей, даитьянин даже не вздрогнул, когда в сантиметре от его носа просвистело лезвие. — Валяй. Только дай сначала поспать, — и отвернулся как ни в чем не бывало.
Лир уставился на друга, затем на нож в своей руке.
— Прости.
Ирн не ответил, снова мирно засопев, и предрассветный час окутал комнату молчаливым полумраком.
«Лишь сон».
Сделав глубокий вдох и немного придя в себя, Лир огляделся. На стеллаже жалобно мигал кристалл разрядившегося мультимедийного динамика, на полу валялись рассыпанные лунные пряники, под столом ютились опустошенные прошлой ночью бутылки из-под пунша. Вчера друзья Лира собрались вместе (даитьяне и фоморы и впервые на памяти Хэллхейта не для того, чтобы поубивать друг друга), играла музыка, лился смех, и все единодушно радовались победе над Хорауном и Смероном.
Теперь, помимо Ирна, в гостиной остались только Шандар, который тоже спал, развалившись в кресле, и Тейн, устроившийся прямо на полу у панорамного окна, скрестив ноги и, кажется, до сих пор даже не думая о том, чтобы вздремнуть.
«Маленький праздник удался», — подумал Лир, улыбнувшись.
Он наконец чувствовал себя дома. Ему больше не нужно скрываться от даитьян и врать им о своем прошлом, не нужно метаться из стороны в сторону и выбирать, кто друг, а кто враг. Не будет больше бессмысленных битв и ложных обвинений. Теперь это один большой мир, и он принадлежит Лиру. Наконец-то Хэллхейт может просто быть собой, просто жить, как жил когда-то Мунвард.
Все наконец может быть просто.
Бросив нож обратно на стол, Лир потер руками лицо, чтобы окончательно проснуться, и с этой мыслью направился к Тейну.
В центре комнаты, окруженный стеклом, как в террариуме, стоял серебристый ствол дерева, вокруг которого построен дом. Ветви нависали над крышей и заглядывали в окна, однако совсем не мешали Тейну смотреть куда-то вдаль.
— Где остальные? — поинтересовался Лир, невольно поморщившись от звука собственного голоса. Только сейчас осознал, как гудит голова.
