Размахиваюсь и, что есть силы, наношу удар, за ним еще один, и еще. “Это пранк! Пранк!”, — повторяю в голове как заведенная, разбивая стекло на мелкие осколки.
— Эва! Эва! — меня обхватывают со спины, крепко прижимая руки к бокам. — Успокойся.
С горла срывается всхлип. Понимаю, что подстроить такое пришло в голову именно этому человеку. Что он со мной хочет сделать? Зачем я ему? Может это какой-то психологический эксперимент, а я в роли подопытной крысы? Пытаюсь лягнуть его ногой, ударить, вырваться, но у меня ничего не получается.
— Она одержима! — восклицает замершая в дверях горничная.
— Не мели глупости, Лина, — рявкает граф. — Это просто припадок. Лучше доктора Эшли вызови.
Получив четкие указания, девушка, взмахнув юбками, выбегает, а я еще с минуту повырывавшись, обессилено повисаю у лэрда Эмерея на руках.
— Успокоилась? — шепчет он мне прямо в ухо. Теплое дыхание колышет выбившийся из прически локон, вызывая щекотку. Передергиваю плечами и киваю.
— Вот и отлично. Не хотелось бы приводить тебя в чувство пощечиной, бить женщин, знаешь ли, не в моих правилах.
— Где я? — попытка сказать хоть слово вызывает боль в сорванном криками горле.
— Дома, Эва. Дома. Там, где ты жила весь последний год, — устало вздыхает мужчина.
— Нет. Это не мой дом. Я не знаю вас. И ее не знаю, — мой голос испуганно дрожит. — Я Женя. Мне двадцать лет. И я никогда не была замужем.
Граф продолжает меня прижимать к себе, но хватку ослабляет, хотя я уверенна, попытайся я выкинуть коленце, он снова стиснет меня так, что я едва смогу дышать. Его ладонь в успокаивающем жесте поглаживает меня по волосам, и я испуганной мышкой затихаю в его руках.
— Вот она, доктор, — в ванную в сопровождении Лины протискивается огромный седовласый амбал. Такого я бы приняла скорее за грузчика или охранника, но уж никак не за врача.
— Что тут у нас, Тео? — спрашивает он у графа, с любопытством разглядывая нашу живописную композицию.
— Мне кажется припадок, Риган, — отвечает Эмерей. — Все же Эва перенесла шокотерапию, а после нее характерна некоторая эмоциональная нестабильность.
— Со мной все хорошо уже, — перебиваю я мужчин. — Никакой это не припадок, я просто хочу домой. Отпустите меня, пожалуйста.
На глаза набегают слезы. Мне страшно и непонятно все вокруг.
— Зачем я вам? Зачем вы меня держите? Я хочу домой! — последний возглас тонет в громком всхлипе и слезы ручьем начинают течь по щекам.
— Лэрд… Эмерей, пожалуйста… отвезите меня домой…
Я смотрю в его глаза, и на секунду в них мелькает какая-то доля сочувствия и жалости, но затем они вновь становятся холодными и непроницаемыми. Не знаю, что это за фигня творится. Может на мне испытывают психотропные вещества, может это какие-то новые военные разработки, может я просто валяюсь где-то в коме или вообще мертва? Последняя мысль заставляет заплакать еще горше. Я не хочу умирать. Я жить хочу. Мне всего двадцать…
К моим губам прижимается стакан с водой, и я делаю несколько судорожных глотков. Напиток оказывается чуть сладковатым и приятно пахнет мятой. Опиваю еще чуть-чуть и немного успокаиваюсь, чувствуя как начинают тяжелеть веки. Глаза сами собой закрываются, а голова безвольно склоняется на грудь.
— Думаю, ее лучше устроить на постели, Тео, — говорит доктор. — Она проспит несколько часов, а ты как раз мне все и расскажешь.
Сквозь дрему ощущаю, как Эмерей подхватывает меня на руки и куда-то несет, а затем полностью отключаюсь.
Глава 3
— Нет, Теодор, я не могу это выяснить. Пойми, нет такого признака, по которому тебе бы дали точный ответ. Ретроградная амнезия, состояние фуги, они так не диагностируются. Это заболевания иного плана, ментального… Но что я с уверенностью могу сказать, так это то, что приступ у нее был настоящий, — врач говорит резко и отрывисто. Я ощущаю его горячие пальцы на своих висках, и исходящее от них приятное тепло.
— Жаль, Риг, очень-очень жаль, — произносит граф и, задумавшись, замолкает. Некоторое время в комнате царит тишина.
— Почему ты ей не веришь? — все же нарушает молчание доктор, убирая ладони от моей головы, и я тут же об этом сожалею. Его нехитрые манипуляции приносили явное облегчение и покой.
— Ты сам знаешь почему, — мрачно отвечает Эмерей, и что-то в его голосе заставляет мое сердце болезненно сжаться, ощущая затаенное чувство вины и непонятной обреченности.
— К слову, а как там Гленн? — смущенно кашлянув, спрашивает врач.
— Как обычно, — тихо отвечает Теодор.
Они говорят еще о чем-то, но голоса становятся все тише и тише, и я снова засыпаю.
А просыпаюсь уже утром. Бодрой и отдохнувшей, как огурец, хотя с кровати подниматься, пока не спешу. Все, что произошло вчера, требует тщательнейшего обдумывания.
Я, как будущий ученый, привыкла оперировать фактами, и эти самые факты просто вопиют о том, что я не в двухтысячных годах, не в своей стране и у меня чужое тело. Да, вчера я поддалась эмоциям, и это меня совершенно не похоже. Спишем все на болезнь бедной Эванжелины, а сейчас пора брать себя в руки, ибо слезами горю не поможешь.
Почему-то вспоминается популярный в свое время фантастический роман Роберта Шекли “Обмен разумов”. Надеюсь, в моем организме бомбы все же нет, и я хотя бы на своей планете. Наука, конечно, говорит, что сие невозможно, но отрицать такое тоже нет оснований. В конце концов, раньше и в космос путешествия считались выдумкой. Так почему же не быть переселению сознания, или души, если на то пошло.
Сейчас я понимаю, что еще в больнице были тревожные звоночки, просто мозг на них упорно не реагировал. Во-первых, я стала гораздо ниже, сантиметров на десять, не меньше. И это не люди такие высокие вокруг, а я сама мелочь пузатая. Во-вторых, я упорно не замечала длину и цвет волос. Есть, между прочим, даже такой эффект, когда разум не может найти чему-то объяснение, он просто старается это не видеть.
А вот когда этих непонятных вещей стало слишком много, и сознание попросту уже не могло их игнорировать, у меня произошел нервный срыв.
Осторожно поднимаюсь и направляюсь к туалетному столику с огромным зеркалом. Белое с розовыми витиеватыми узорами трюмо с готовностью показывает мне собственное отражение. Внимательно вглядываюсь в него, и вижу перед собой молоденькую девушку, почти ребенка. Светловолосую, большеглазую и очень испуганную. Но, рассмотрев эту девчушку повнимательнее, понимаю, что ей, на самом деле, около девятнадцати, почти моя ровесница. И эта я в свои неполные двадцать уже успела замуж выйти и мужа похоронить?! Средневековье какое-то…
А пока я удивленно собой любуюсь, слава Богу, внешность мне досталась довольно-таки миловидная, в спальню проскальзывает Лина.
— Доброе утро, леди Эванжелина. Вы уже встали? — улыбается она мне, приседая в легком книксене. — Как вы себя чувствуете?
