— Это очень важно, да, чтобы быть у меня первым? — Улеглась на бок, прижимаясь голой грудью к его — полностью обнаженной. Тоже новый опыт, но он мне безумно понравился. Потерлась немного, приноравливаясь… Глеб зашипел, остановил, плотно обхватив руками.
— Важно то, что я тоже с таким не сталкивался.
— Боишься, что ли? — еле сдержалась, чтобы не захихикать. Всегда казалась себе юной дурочкой на его фоне. Старалась быть умнее и старше, но выходило плохо.
— Боюсь, конечно. — Он вдруг стал очень серьезным, взгляд прожигал. — Ты же это навсегда запомнишь. Нельзя налажать, никак нельзя.
— Глеб, ты не можешь налажать. Я уверена. — Погладила его губы, подбородок, щеки. Почувствовала, как спадает напряжение, руки разжимаются и снова начинают гладить мое тело. Так, как мне нравится. Так, как я хотела…
— Это почему же? — спрашивал, приближаясь к моим губам. Почти выдохнул вопрос в них.
— Ты же меня любишь. А я люблю тебя… — И выпил ответ вместе с воздухом…
— Нет! Ты посмотри на нее, а?! — голос бабули снова подействовал отрезвляюще. — Вся такая мамаша отчаянная, ради ребенка душу дьяволу готова продать, а уже пятую серию перед мужиком задницей крутит… И про малыша — ни слова!
— Бабулечка, я так соскучилась по тебе. — Порывисто обняла, что обычно мне было несвойственно.
— Настенька, девочка моя… А уж как я-то скучала, даже представить себе не можешь!
Глава 6
— Папа, ну, что?! — последние пару часов я провела, почти не покидая прихожую. Гипнотизировала входную дверь взглядом, бродила от комнаты к комнате, перечистила все туфли и ботинки, расставила их рядами, потом переставила по новому фэн-шую…
Бабуля пыталась меня успокоить, всеми правдами и неправдами заманивала то в свою комнату, то на кухню. Я изо всех сил старалась ее слушаться, даже на время присаживалась, но тут же срывалась с места. Отсутствие информации просто сводило с ума. А часы, висящие над входной дверью, неумолимо приближали полночь. Казалось, что сердце начинает стучать в такт стрелкам, замедляется, в надежде, что и время немного затормозит, а потом разгоняется…
Отец вошел в квартиру около половины второго. Выглядел очень усталым. Наверное, стоило поздороваться, расспросить, как день прошел, а потом уже начинать разговор о главном. Вот только из головы все вылетело, кроме одного-единственного вопроса.
— Все нормально, Насть. — Как обычно, эмоций — ноль, подробностей — еще меньше. Его привычное немногословие в тот момент показалось издевательством.
Видимо, по взгляду отец понял, что такого скупого ответа не достаточно.
— Да ты вся белая, дочь! Пойдем-ка, перекусим чего-нибудь. Накрывай на стол, а я руки помою и переоденусь. И не смей тут мне в обмороки падать! Еще чего не хватало!
Я, действительно, готова была сползти по стеночке от переживаний. Но окрик отца подействовал, как всегда: от стены отлипла, выпрямилась, на кухню пошла чинным и ровным шагом.
— Жив этот хрен с горы. — Отец категорически не хотел называть Глеба по имени. Наверное, в душе и матом обкладывал, но вслух не выражался. — И жить будет дальше.
Я подливала отцу чай, подкладывала новые бутерброды, делала вид, что сама что-то ем. Но не переставала сверлить его взглядом в надежде, что он хоть что-нибудь еще мне расскажет.
— Я же сказал, Настасья, не переживай. Разобрались мы. И к ногтю прижали этих шантажистов, и по щам им надавали. — Папа замолк на время, с аппетитом уминая очередной бутер. Только прожевав, как следует, продолжил. — Чтобы в следующий раз хорошо подумали, прежде чем лезть к моей дочери.
— Но ведь они сначала к Глебу пристали, потом ко мне… Может, у него просто не хватило денег, чтобы им отдать?
— А это уже не твоего ума дело, Настя. Меньше знаешь, лучше спишь.
— Спасибо тебе, папа! — мне плевать было на его суровый вид и сердитые слова. Очень хотелось броситься на шею и обнять. Но… у нас так не принято. Только бабушка тискаться никогда не запрещала. Отец такого не позволял. — Я… пап, я устроюсь на хорошую работу и обязательно все тебе верну!
Он прокашлялся, словно кусок в горле встал.
— Что ты отдавать мне собираешься?
— Ну… деньги… Ты же все равно потратил сколько-то?
— Ты в своем уме, Настя? Я же сказал: с сегодняшнего дня никто никому ничего не должен. Все. Разобрались. Точка.
— Но… так ведь не бывает, пап… — была уверена, что где-то кроется подвох. Но не могла понять, в какую сторону смотреть, чтобы разобраться.
— Бывает по-всякому. Кстати. Ты сказала, что вы с этим олухом расстались?
— Он не олух! — все прошлые обиды на Глеба куда-то пропали. Вместе с радостью, что он жив и свободен, вернулись прежнее обожание и любовь. И готовность всегда вставать на его защиту.
— Какая разница? Он мне сказал, что бросил тебя. Это правда?
Потупила глаза. В таких вещах сознаваться больно и стыдно. Кому угодно, не только отцу.
— Да, — выдавила из себя еле слышно.
— Отлично. Я очень рад!
— Как это может радовать, папа?
— Обыкновенно. Тебе не нужны такие проблемные хахали. А его по-другому нельзя назвать.
— И ты будешь против, если мы помиримся?
— Это исключено. — Отрубил. Все. Не стоит даже заикаться по этому поводу. И что дальше делать? Вдруг, Глеб захочет вернуть все назад? — И даже не вздумай идти на попятную. Если только узнаю, что ты разрешила ему приблизиться хоть на пару десятков метров…
— То что, папа? — не выдержала его театральную паузу. Не могла не спросить.
— Ему сказкой покажется то, что было вчера и сегодня. Поверь, я смогу устроить ему ад при жизни.
— За что? За то, что он любит твою дочь? — хотела добавить, что он единственный, кто меня по-настоящему любил, но не посмела.
— За то, что тебе пришлось пережить. Только за это можно стереть с лица земли.
— Но, папа…
— Молчи. Не стал ему жизнь портить только потому, что тебя не хотел расстраивать.
— Спасибо… — но он не расслышал мою тихую благодарность. Отца, похоже, несло.
— Пусть живет. Но при одном условии: вы друг друга не знаете, и никогда больше не будете знать! Ты поняла это, Настя? Мне плевать, что и как он будет делать. Главное — чтобы ты ему это не позволяла!
Он говорил еще много на эту тему. Но я уже плохо понимала. Каждая новая фраза будто камнем падала. Пробивала новую дыру в моей душе. Через эти дыры утекали последние надежды на чудо и на счастье. Ведь я почти поверила, что Глеб ушел не по своей прихоти, что ему пришлось поступить так. А теперь, когда проблемы решены, он должен был ко мне вернуться. Не должен — просто обязан. Всего каких-то несколько минут я была наполнена радостью. Зря. Оказалось, что совершенно зря.
