Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
– Видимо, здесь подписчик жил. Газету сбросили с самолёта, а она угодила в трубу, провалилась вниз и попала туда, – Дайва указала пальцем на дверцу печи. – А спички, как и сухари, в печке хранили, чтобы не отсырели. Вы их просто не заметили. Вспомните, как мы набросились на банки с горохом. Всё внимание к запасам было. Зато теперь у нас есть хлеб, я принесла маслят, и мы устроим пир!
– Ну да. Вот я дурак старый. Оказывается, всё так просто.
– Петер Клаусович, – Дайва хлопнула ресницами, – разрешите я печь растоплю, мне бабушка в Орше показывала, я умею.
Дистергефт согласился. Растапливать печь не так уж и сложно, но для ребёнка сей процесс являлся своеобразной наградой, так что поощрение, особенно после столь блестяще, для юного ума, логического объяснения возникновения газеты было закономерно и педагогически верно. Прихватив с собой корзинку с грибами, Петер вооружился перочинным ножиком и пошёл к речке чистить маслята, где, устроившись на берегу, стал размышлять. Конечно, он не поверил, что для доставки газеты редакция специально выделяет аэроплан, но способ попадания печатного издания в печку, о котором не додумался, имел шансы быть. Летел самолёт, выпала газета, да залетела в эту «тьмутаракань». Как говорят чопорные островитяне: If it looks like a duck, waddles and quacks, then it’s probably a duck[1]. Теперь спички. Обработанные парафином, с двухцветными головками, зажгутся от любого трения. Подобные он видел, но чтоб именно такие – нет. Да это и не важно, вон, ложки тоже разные бывают: и столовые и чайные; а суть всё равно одна. Правда, коробка, в которой они лежали, немного странновата, скорее всего, из алюминия, не оловянная. На исцарапанном, похожем на многократно уменьшенный чертёжный тубус футляре никакой маркировки нет – самодел. Такие безделушки авиаторам делают их механики, а те таскают с собой, хвастаются. У них и портсигары из алюминия ценятся дороже посеребрённых. В многочисленных экспедициях Петер и сам прятал спички в непромокаемые футляры, не доверяя картонным упаковкам. У Владислава, например, так вообще в рукоять ножа были сложены, а он человек бывалый, знать и тот, чьи спички, из этой же когорты. Вот только держать средство розжига в топке – насколько это разумно? Может, их владельцу так удобно было, но сухари… они не могли сохраниться в печи. Грызуны нашли бы и съели. Этого человек, живущий в лесу, не знать не мог. Не зря в народе говорят о мышке-подпечнице. Значит, предметы оказались в печи совсем недавно и к хозяину дома никакого отношения не имеют. Что имеем: газета попала по воздуху, другим способом привезти её из Москвы за один день физически невозможно; спички могут принадлежать лётчику или человеку, привыкшему к путешествиям; ржаные сухари в авиации не дают – только пшеничные. Снова совпадение. Все три предмета связаны с одной профессией. Следовательно, можно предположить, что летел самолёт, что-то случилось, и лётчик спустился на парашюте сюда во двор сегодня рано утром или прошлой ночью. Спрятал в печи свои вещи, открыл изнутри выходящую на реку дверь и пропал. Возможно, пошёл искупаться и утонул. Течение в речке о-го-го, а дно какое коварное – три шажка и с головой. Только где парашют? Если его найти, то всё объяснится. А вдруг это не наш лётчик, а шпион? Советская газета для отвода глаз или, ещё хуже, печка – тайник. Три предмета что-то означают, и тот, кто их обнаружит, сделает для себя соответствующие выводы. И ведь не докажешь ничего. Точно, как же я сразу не догадался? С каких это пор дом в лесу запирают на такой хитрый замок? Ладно дом, а сарай напротив реки чем дорог? Стоп, а если шпион никуда не уходил и в доме прячется? Там же Дайва хворост собирает одна!
В этот момент сверху, звонкий, беззаботный девичий голос попросил спички, и Петер оставил рассуждения о шпионах, посчитав мысленный бред приступом усталости, связанным с последними днями, полными напряжённости и опасности. Потом всё как-то закрутилось в делах и заботах, что всякие мысли об агентах и вражеских разведчиках более не возникали. Ближе к полудню Дистергефт соорудил возле колодца солнечные часы и с помощью карманного компаса стал их настраивать, сетуя, что точности можно добиться лишь тридцать первого августа. А вот тогда он будет готов поспорить с любым владельцем хронометра о точности времени именно в этом месте.
– Скажите, профессор, – Дайва не стала исправляться, – часы будут показывать точное время круглый год?
– О нет. У каждого простого прибора, к сожалению, ограниченный срок действия. Наклонные солнечные часы, расположенные в Северном полушарии, будут показывать время лишь с двадцать второго марта по двадцать второе сентября. Собственно говоря, нам этого срока хватит с головой.
– Ошибаетесь, Петер Клаусович. Красная Армия столько ждать не будет, да и мне первого сентября в школу надо.
За последующие дни в поисках огорода, грибов и всего того, что можно употребить в пищу, новосёлы изучили местность вдоль и поперёк. Даже выходили на большак, по которому когда-то шли с беженцами, но к своему сожалению, а может и к счастью, никого не встретили. Местность словно вымерла, и если б не отдалённые залпы орудий, то могло показаться, что наступил всеобщий мор. Помыкавшись, они уяснили, что лучшего места им не найти: тут тебе и баня с веничком, и рыба свежая, прямо из воды – речка неподалёку, и дичи вдоволь – лес кругом, только силки ставить успевай возле малинника. Утро у них начиналось с физзарядки, после которой Петер Клаусович выуживал из реки три корзины, закрытые сверху мешковиной с отверстием. Рыба попадалась некрупная, но на двоих хватало. Затем учил Дайву плавать, после чего они шли готовить завтрак из гороховой каши со смальцем и одним сухарём. До полудня, чередуясь, ходили в лес, стараясь не отклоняться от дороги к дому. Обедали ягодами, а если повезёт, то и рябчиком, и до вечера, за разговорами, пытались связать лестницу из двух берёзовых жердин и лыка. Дайва настояла, что по ней она смогла бы пробраться на второй этаж дома, где под крышей располагалось слуховое окно, не имеющее защитного жалюзи. Глупо ютиться в пристройке, когда целый бесхозный дом под боком. Лестница выходила хлипкой, постоянно переделывалась, но Петер не сдавался. И вот, когда она была готова, а продукты стали подходить к концу, что-то громко щёлкнуло, ветряк сам собой развернул лопасти, захватывая ветер – закрутился, и входная дверь в дом стала медленно отъезжать вбок. Из темноты коридора раздался голос:
– Давайте знакомиться. Алексей Николаевич. Это мой дом, а вы, с позволения сказать, мои гости.
* * *
Честно говоря, я рассчитывал, что мои незваные гости уйдут на следующий день, как пришли. Я им даже газету подсунул со сводками и сухари на дорогу. До начала августа они имели хоть и призрачные, но шансы выбраться, только вместо того, чтобы ими воспользоваться, почему-то остались и стали обустраиваться. Один раз, когда они вместе вышли за ворота, я уже хотел закрыть их и не впускать. Но как-то не по-людски это было. Выйди они к Хиславичам, так сразу бы угодили в лапы наступающим немцам. 23-я и 197-я пехотные дивизии вермахта в это время атаковали группу генерала Качалова, и ротация происходила по дороге на Рославль. Пошли бы на северо-восток, к Починкам, оказались возле аэродрома Шаталово. Его сейчас обстреливали и бомбили советские войска. В общем, как говорится, при известной доле везения… С каждым днём линия фронта отодвигалась на восток, и мой дом уже находился в зоне глубокой оккупации, а гости соорудили горе-лестницу, присматриваясь к слуховому окну. Ждать дальше было нельзя. Сколько раз я себе говорил, что всем не поможешь, но чёрт побери, воспитали нас так.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
