— Мистер Ямасаки очень занят, — одергивает меня один из его коллег и строго смотрит через очки в стальной оправе. — Будьте добры, свяжитесь с нашим офисом.
Они идут к дверям. И что мне делать? Не могу же я попросить еще один автограф.
— Я должна сделать заявление! — верещу я, семеня следом. — Я поющая телеграмма. Должна передать сообщение от всех фанатов мистера Ямасаки. Будет очень невежливо, если вы откажете мне в этом.
При слове «невежливо» японцы замирают на месте. Хмурятся и недоуменно переглядываются.
— Поющая телеграмма? — подозрительно переспрашивает мужчина в очках.
— Да. Это такая шутка.
Но мои слова ничего не проясняют.
Переводчик наклоняется к уху мистера Ямасаки, а потом поворачивается ко мне:
— Мы вас выслушаем.
Мистер Ямасаки делает знак, и все его коллеги в ожидании складывают руки на груди и выстраиваются в ряд. Другие бизнесмены взирают на нас с интересом.
— Где вы там? — бормочу я в телефон.
— На третьем этаже. Еще полминуты. Не упустите их.
— Начинайте! — велит очкарик.
О боже. Как я умудрилась вляпаться в такое? Во-первых, я не умею петь. Во-вторых, что можно спеть о бизнесмене, которого прежде в глаза не видела? В-третьих, почему мне вообще взбрело в голову изображать поющую телеграмму?
Но если я ничего не придумаю, то двадцать человек потеряют работу.
Отвешиваю низкий поклон, и японцы отвечают мне тем же.
— Начинайте! — призывает очкарик, его глаза злобно блестят.
Делаю глубокий вдох. Ну, давай же. Неважно, что я буду вытворять. Нужно продержаться всего полминуты. А потом убегу и никогда больше не увижу их.
— Мистер Ямасаки… — осторожно начинаю я вытягивать мелодию «Одиноких леди». — Мистер Ямасаки, мистер Ямасаки… мистер Ямасаки, — покачиваю бедрами и плечами, совсем как Бейонсе. — Мистер Ямасаки, мистер Ямасаки…
Вообще-то это совсем не сложно. Слова тут не нужны, я могу выпевать «мистер Ямасаки» сколько бог на душу положит. Спустя несколько мгновений некоторые японцы начинают подпевать мне и хлопать мистера Ямасаки по спине.
— Мистер Ямасаки, мистер Ямасаки, мистер Ямасаки, мистер Ямасаки. — Пальцем указываю на него и подмигиваю. — О-о… о-о…
Ужасно прилипчивая песенка, оказывается. Теперь поют все японцы, за исключением мистера Ямасаки, зато лицо у него очень довольное. К нам присоединяются другие участники конференции, и я слышу, как один из них спрашивает: «Это флеш-моб?»
— Мистер Ямасаки, мистер Ямасаки, мистер Ямасаки… Где вы? — под конец выдаю я, продолжая ослепительно улыбаться.
— Смотрю на вас.
— Что? — С открытым ртом я оглядываю вестибюль.
У мужчины, что стоит в сторонке, темный костюм, густые черные взъерошенные волосы, он прижимает к уху телефон. Даже на таком расстоянии я вижу, что он смеется.
— Вы давно здесь? — сердито вопрошаю я.
— Только что пришел. Не хотел вам мешать. Прекрасная работа. Ямасаки в восторге.
— Спасибо, — с сарказмом отвечаю я. — Рада была помочь. Он всецело в вашем распоряжении.
Кланяюсь мистеру Ямасаки, поворачиваюсь на каблуках и тороплюсь к выходу под разочарованные возгласы японцев.
— Подождите! — кричит мужской голос у меня в ухе. — Этот телефон… Он принадлежит моей помощнице.
— Тогда она не должна была выбрасывать его. Я его нашла, и теперь он мой.
Толкаю стеклянную дверь и исчезаю.
От Найтсбриджа до дома родителей Магнуса в Северном Лондоне десять остановок подземки. Выйдя наружу, я проверяю телефон. Пришло несколько сообщений — около десяти текстовых и двадцать электронных писем, из них мне предназначено лишь одно — от полиции, и у меня екает сердце, но они лишь подтверждают, что получили мое заявление. Спрашивают, не хочу ли я пообщаться с полицейским, оказывающим поддержку жертвам преступлений.
Просматриваю сообщения и письма для Вайолет и обнаруживаю, что некоторые написаны неким Сэмом. Проверяю список входящих звонков, и оказывается, что в последний раз на мой новый номер звонил «Сэм, мобильный». Значит, это он начальник Вайолет. Мужчина с темными взъерошенными волосами. А вот и его электронный адрес — [email protected].
Из чистого любопытства открываю одно из писем. Оно отправлено с [email protected], тема — «Ответ: ужин?»
Спасибо, Вайолет. Не надо ничего говорить Сэму. Я в замешательстве!
О чем это она? Нахожу письмо, посланное вчера.
Дженна, ты должна знать: Сэм помолвлен. Всего хорошего, Вайолет.
Помолвлен. Интересно. Перечитываю письмо и с удивлением понимаю, что заинтригована. Но с какой стати? На что мне сдался этот Сэм?
Так, нужно выяснить, что это за история. Почему Дженна в замешательстве? Что произошло? Просматриваю сообщения и нахожу длинное послание от Дженны. Выясняется, что она встретилась с Сэмом Рокстоном по работе, воспылала к нему и две недели тому назад пригласила на ужин, но ответа не получила.
…Вчера сделала новую попытку… может, ошиблась номером… мне сказали, он человек важный и лучше всего подкатиться к нему через секретаршу… прости, что побеспокоила… дай мне знать…
Бедная женщина. Мне жаль ее. Почему он не ответил? Неужели так сложно послать короткое письмо со словами «Спасибо, нет»? А потом еще и выясняется, что он помолвлен.
Ладно. У меня полно собственных важных дел. Помни о приоритетах, Поппи. Нужно купить бутылку вина родителям Магнуса. И открытку. И если в течение двадцати минут кольцо не отыщется, то… А еще и перчатки!
Кошмар. Сплошной кошмар. Оказывается, в апреле выбор перчаток невелик. Единственную подходящую пару мне принесли со склада магазина «Аксессуары». Она еще из рождественских запасов и меньшего размера, чем нужно. Красного цвета и с кисточками.
Поверить не могу, что действительно заявлюсь к своим потенциальным свекрови и свекру в кургузых красных шерстяных перчатках. С кисточками.
Но выбора у меня нет. Либо эти уродцы, либо придется обойтись без перчаток.
Взбираясь по склону (дом родителей Магнуса стоит на холме), чувствую себя абсолютно несчастной. И не только из-за кольца. Меня удручает предстоящее семейное сборище. Сворачиваю за угол и вижу, что все окна в доме освещены. Они дома.
Не знаю другого жилища, которое так бы подходило для семейной жизни, как дом Тэвишей. Он более старый и величественный, чем остальные дома на этой улице, и словно поглядывает на соседей свысока. За оградой растут тисы и хвойные деревья. Кирпичные стены увиты плющом, а оконные рамы сохранились с тысяча восемьсот тридцать пятого года. Внутри обои в стиле Уильяма Морриса, а полы устланы турецкими коврами.
