— В любом случае, тебя можно поздравить, — сказала она.
— Карсон утверждает, что ее адвокат направил в суд апелляцию.
— О! В таком случае ты сможешь окончательно выиграть дело.
— Судебный запрет уже снят.
— Значит, всё хорошо?
— Это значит, что мы можем двигаться дальше и издавать сборник, как и собирались. Даже если гонорар Кэти не будет направлен в фонд, я смогу перечислить туда прибыль от продажи книг. Бог свидетель, им очень нужны деньги.
— А иллюстрации будет делать Изабель?
Алан неуверенно помолчал, но всё же решил ответить откровенно:
— На самом деле я ее еще не спрашивал.
— Алан!
— Знаешь, я не мог к ней обратиться, пока не был уверен, что книга выйдет в свет. Что, если бы она выполнила всю работу, а нам не удалось бы ее напечатать?
— Единственный человек, который мог бы с ней договориться, — это ты, — заявила Мариса. — И, сказать по правде, если откажешься, значит, ты еще глупее, чем я думала.
Алан вздохнул. Он обвел комнату взглядом и заметил, что ночные тени вплотную приблизились к оконным стеклам. Там, за окном, уже вышли на охоту призраки Уотерхауз-стрит. И почему только он один помнит прошлое? Точнее, не хочет забывать.
— Алан? Ты еще здесь?
— Я сомневаюсь, что Изабель станет со мной общаться, — наконец произнес он.
Теперь настала очередь Марисы помолчать.
— Когда ты в последний раз с ней разговаривал? — спросила она после долгой паузы.
— Во время похорон. Нет. Немного позже. Я ей позвонил, но Изабель бросила трубку.
Алан потом еще и писал ей, но письмо вернулось нераспечатанным. Адрес Изабель был перечеркнут, и на конверте появилась надпись: «Вернуть отправителю».
— Если ты не можешь с ней поговорить, — начала Мариса. — Если она не хочет с тобой разговаривать... — Она запнулась, но всё же продолжила: — Алан, почему же ты заставил всех окружающих поверить, что Изабель участвует в создании книги?
— Потому что без ее рисунков ничего не получится. Книга будет... незавершенной. Как раз об этом говорила Кэти незадолго до смерти. Она готова была на всё, лишь бы Изабель согласилась иллюстрировать книгу. При жизни ей это не удалось, и я решил выполнить ее желание, выпустив такой сборник.
— Но ты позволил всем нам думать, что за этим проектом стоит Изабель.
— Мариса, я никогда прямо не заявлял об этом, я тебя не обманывал.
— Нет, но когда я засомневалась, подходит ли манера Изабель к книгам Кэти, ты уверил меня, что она будет рисовать иллюстрации так, как она писала раньше, до абстрактного периода.
— Только потому, что я собирался попросить ее об этом, — ответил Алан. — И я так и сделаю, когда поговорю с ней. Если поговорю.
— Хочешь, я ей позвоню?
— Нет. Я должен сделать это сам. Если Изабель согласится участвовать в проекте, нам с ней придется общаться. Это не значит, что всё будет по-прежнему... но всё же...
Голос Алана затих в трубке, и долгое время на линии слышался только шорох.
— Это случилось не только из-за Кэти, — заговорила Мариса. В молчании Алана она уловила то, что он не решался высказать вслух. — Ты ведь был влюблен и в Изабель тоже. Ты любил их обеих.
— Я даже не знаю, что я тогда чувствовал. Я был таким молодым. И глупым.
— Все мы когда-то были молодыми и глупыми.
— Вероятно.
— Господи, не говори так мрачно! Хочешь, я составлю тебе компанию сегодня вечером?
— А как насчет Джорджа?
— Он работает допоздна. Ему будет полезно для разнообразия прийти с работы и не застать меня дома.
Прозвучавшая в ее словах горечь чуть не заставила Алана спросить, почему они не расстанутся раз и навсегда. Но история тянулась уже давно, и на этот вопрос, как и на многие другие, не было однозначного ответа.
— Благодарю, — ответил он. — Но сейчас я предпочитаю лечь спать. Я позвоню Изабель завтра утром и расскажу тебе, что из этого выйдет.
— Ничто не вечно, — сказала в ответ Мариса. Это было вполне в ее духе. Сказать что-нибудь совершенно неожиданно, заставляя собеседника искать связь с предыдущим разговором. Алан не был уверен, относится ли эта фраза к его меланхолии, или к отказу Изабель с ним разговаривать, или к отношениям Марисы и Джорджа. Но сейчас у него не было желания выяснять.
— Согласен, — сказал он. — Спасибо, что позвонила.
— Ты всё расскажешь мне завтра?
— Обещаю.
Алан положил трубку и снова улегся на диван. Он перевел взгляд на автопортрет Марисы, висевший над камином. Художница очень точно передала полуулыбку, которую он так хорошо помнил. Теперь ее волосы были несколько длиннее, чем на портрете, но это не имело никакого значения. И в сорок лет Мариса улыбалась точно так же, и портрет сохранил сходство, несмотря на все изменения, которые претерпел оригинал. И так будет всегда, разве что ее муж добьется того, что у Марисы пропадет желание улыбаться.
Алан опустил глаза на ряд книг, состоящий из первых изданий его типографии, потом посмотрел направо на небольшую фотографию в темной деревянной рамке. Этому снимку было уже больше десяти лет; три призрака Уотерхауз-стрит — Кэти, Изабель и он сам, молодые и счастливые, были запечатлены на ступенях квартиры девушек. Тогда они еще не помышляли о смерти и бедах, уготованных им жизнью.
Ничто не вечно.
Алану стало ясно: он должен оставить прошлое в покое. Надо смириться со смертью Кэти и с тем, что Изабель попыталась вычеркнуть его из своей жизни. Последовать советам Марисы и изменить взаимоотношения с Изабель, раз уж она сама не хочет этого сделать.
Может быть, публикация книги поможет ему в этом, изменит к лучшему нынешнее положение.
Ну почему в жизни так много сложностей?
III
12 июля
Ньюфорд
Грейси-стрит.
Ma belle Иззи!
Я знаю, что ты давно выросла, но позволь мне в последний раз назвать тебя детским именем.
Прошлой ночью я начала писать сказку. Вот она:
В его сознании образовалась пустота, словно в покинутом людьми доме, когда в нем остаются только призраки и эхо. Редкие разрозненные мысли одинокими мотыльками метались в этой пустоте и, казалось, не имели к нему никакого отношения. Теперь и то, что он думал, и то, что он делал, утратило значение.
А потом я остановилась, поняв, что снова пишу о самой себе, о той пустоте, которая существует внутри меня, и никакие сказки не смогут ее заполнить.
