Казалось, она не слышала. Она сидела совершенно спокойно, с отсутствующим взглядом.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Но я должен знать. – Он дотронулся до шеи умершей, нащупывая пульс. Ничего. Выстрел прямо в сердце, решил он. Живая все еще смотрела в пространство, перебирая руками волосы погибшей.
От ее пустого взгляда по его спине пробежал холодок. Она выглядела как пришелец с другой планеты. Он подумал, удастся ли ему привести ее в чувство.
Потом он вдруг вспомнил о малыше.
– Что если?.. – он сделал движение в сторону спальни. Она кивнула. Это было едва уловимое движение, верный знак того, что она хотя бы понимала, что он находился здесь. Он подошел к двери спальни и с грохотом открыл ее. Там на кровати лежала маленькая фигурка, укрытая одеялом. Крови не было. Дэн Агирре, который сам был отцом, сразу инстинктивно понял, что мальчик был жив и крепко спал. Чтобы быть уверенным, он подошел к кроватке, откинул одеяло и, увидев, что ребенок спокойно спит, снова накрыл его.
Закрыв дверь, он вернулся в гостиную. Женщина все еще сидела на полу, прижимая к груди мертвое тело.
– Я должен знать, что случилось, – сказал он, обходя вокруг нее, – до того, как я вызову бригаду. Пожалуйста…
Через какое-то время она взглянула на него. Но, казалось, ее глаза смотрели сквозь него. Но что-то таилось за ними, за всей этой ночью. Наконец она заговорила, шепотом повторив его вопрос.
– Что случилось?
– Скажи мне. – Он дотронулся до ее окровавленной руки. Она не шевельнулась. Она казалась почти такой же холодной, как и мертвая женщина. Он знал, что так бывает от горя. Живые, порой, готовы последовать за умершими, которые слишком много значили для них.
Она попыталась сосредоточиться. Потом посмотрела на него.
– Мы все получили то, что и должны были получить. Он ждал, глядя ей прямо в глаза.
– Но мы не увидели, как это приближалось. Это все время приближалось. – Она казалась спокойной, как будто разбирала теорему.
– Если бы мы только видели.
– Я не понимаю, – сказал он. Ее глаза затуманились.
– Я тоже, – сказала она.
Эти слова, казалось, захлопнули перед ним дверь. Он чувствовал, как она ускользала от него. Теперь она ухаживала за мертвым телом, что-то нежно бормоча в неслышащие уши. Он не мог разобрать ее слов, так как она говорила шепотом, слишком слабым, чтобы его можно было понять.
Это были жуткие звуки. Хотя от него и ускользал смысл, но это бормотанье лишало его мужества, мешало встать, подойти к телефону и выполнить свою работу.
Мы все получили то, что и должны были получить.
Он встал. Взглянул на обеих женщин – живую и мертвую. Мертвая выглядела странно умиротворенной, живая – какой-то опустошенной.
Дэн Агирре вздохнул. Он видел много убийств, но смерть никогда раньше не оказывала на него такого впечатления. Казалось, она поглотила комнату, время, весь мир. С усилием он повернулся к телефону. Фотографии на стене завертелись перед его глазами, а застывшие выражения лиц усиливали впечатление от случившегося.
Но мы не видели, как оно приближалось. Если бы мы только видели.
«Пусть будет так», – решил он. Больше нечего было сказать. «Слишком поздно, – подумал Дэн Агирре. – Слишком поздно».
КНИГА ПЕРВАЯРАЗМЫШЛЕНИЯ В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ
I
22 апреля 1933 года
Они родились в один день в больницах, которые находились в четырехстах милях друг от друга. Было уже поздно, когда Деймероны вошли в холл Фэмили Хоспитал, расположенного в загородной части Кливленда. Они направлялись в Луизиану, и у них не было своей собственной акушерки. И не было никого, кто бы мог принять новорожденного, за исключением прислуги.
Главным врачом был доктор Фирмин, молодой выпускник Толедской медицинской школы, который обосновался здесь.
Серьезное поведение маленькой измученной женщины, Мэг Деймерон, было полной противоположностью манерам ее мужа Роберта. «Зовите меня просто Боб», – сказал он медсестре с усмешкой в глазах, а его очарование странно не соответствовало волнению и состоянию его жены. Беспокойство вызывали узкие бедра женщины, мало способствующие нормальному рождению ребенка, и за ней усиленно наблюдали в течение четырех часов, пока проходили роды.
Тем временем, рано утром в Южной части Чикаго пара эмигрантов вошла в дежурную палату больницы Майкла Риза. Их звали Белохлавек и, как и у большинства недавно прибывших в Америку, у них также не было своего врача. У миссис Белохлавек в полночь стали отходить воды и начались роды. Эта пара была совершенной противоположностью Деймеронам. Миссис Белохлавек – непроизносимая фамилия чешки легко слетела с ее губ – была красивой, мягкой женщиной, которая умудрялась улыбаться сестрам, несмотря на боль. Ее каштановые волосы были собраны в пучок. У нее был хороший цвет лица и приятная манера общаться, будто извиняясь за суету, которую доставляло ее положение.
Ее муж, суровый, напряженный человек, чьи черные глаза выражали подозрение и неодобрение всем и всему вокруг, включая и его жену, из-за которой он оказался в центре всеобщего внимания. Доктор Уилс Дьел, опытный врач, взяла на себя заботу о родах.
Сокращения были нормальные. Сестры стояли рядом, а мистер Белохлавек угрюмо сидел в комнате для посетителей, ожидая рождения своего первого ребенка.
Случилось так, что ребенок Деймеронов родился первым. Молодой доктор Фирмин во время долгого ожидания, когда миссис Деймерон разродится, был занят другими пациентами, и в последнюю минуту его срочно вызвали к пациенту в другой конец коридора. К моменту, когда он вернулся, готовый решить возможные при родах проблемы, ребенок уже выползал на свет. Это была девочка. Легко было заметить, что у нее будут рыжие волосы и светлый цвет лица. Очищая ее дыхательные пути, доктор испытывал странное чувство. Казалось, будто этот очаровательный ребенок пытается ему что-то сказать, срочно и удивительно по-взрослому.
«Я ждала тебя, – казалось говорила она в то время, как ее глаза впервые открылись – светлые, затуманенные, уже слегка окрашенные цветом изумруда, какими они должны были стать позже, – а тебя все не было».
Врач отогнал от себя это чувство. Убедившись, что и мать, и ребенок в порядке, он заторопился к ожидающему его пациенту.
* * *
Между тем в Чикаго доктор Дьел наблюдала нормальное рождение девочки Белохлавек. Этот ребенок был очень спокойным, даже не плакал. Хотя ее кожа была светлой, было видно, что она будет темноволосой и темноглазой. Она, казалось, вся была поглощена собой и не интересовалась тем, что происходило вокруг нее.
И все же, как отметила доктор, в ней было что-то особенное. Глаза девочки были очень большими и удивительно глубокими, хотя, конечно, она была еще слишком мала, чтобы уметь останавливать взгляд на чем-то. Она смотрела на новый мир с молчаливым согласием, как будто видела слишком много и уже обладала каким-то внутренним знанием, которого не должно быть у такого крошечного ребенка.
