Голос по радио, чистый баритон, гулко раздавался среди мраморных стен и полов. Песня была о любви, отметила она, и о потере. Мгновение она слушала, потом повернулась к билетеру.
– Двадцать три пятьдесят, – сказал он.
Она достала из кошелька пятидесятидолларовую банкноту.
– Слышали о великой новости из Нью-Йорка? – спросил он. Великую новость? – она вопросительно подняла глаза.
– О Ланкастере, – он покачал головой. – Ну и история! Ужасно. Такой симпатичный молодой человек. Я думал, он будет нашим следующим президентом. Я уже был готов за него голосовать. Но кто же мог знать, мисс!? Кто мог знать?
Она кивнула, тень осторожности заслонила выражение вежливого интереса.
– В утренней газете сообщалось об этой истории, – сказал он, показывая на газетный киоск в комнате ожидания.
Пока она собирала сдачу, ее взгляд проследил направление пальца.
– Спасибо, – сказала она.
– Кто мог знать, – повторил он, вздохнув. – Вот и все, что я могу сказать о мире, в котором мы живем. Господи, кто мог знать…
Он видел, как она пересекла комнату. Ее движения были легки и грациозны. Она казалась очень страстной и женственной.
Он заметил, что она направилась прямо к киоску, подошла к старушке, продававшей сигареты и газеты, купила «Трибьюн» и села на свободную скамью. Она долго изучала первую страницу. Заглавие было просто огромное, но заметка сама по себе очень небольшая, срочная информация, поступившая слишком поздно, чтобы ей могли уделить много места. Были приведены только беглые факты о том, что произошло.
Женщина закрыла глаза. Голос по радио пел о расставании и любви, которая не может умереть. Она все еще держала в руках газету и не могла видеть билетера, который заинтересованно наблюдал за ней из окошка своей кабины. Он не пытался угадать ее мысли, все его внимание было приковано к красивым ногам, видным из-под пальто, и блестящим волосам, струящимся по плечам. Она думала о Ланкастере. Как же так?
Эта история потрясла ее. Такого она совсем не ожидала. Она одна на свете знала, какова была позиция Хэйдона Ланкастера еще день назад и что должно было произойти с ним и со всей страной. Она же и сделала так, что это случилось. Почти ценой собственной жизни.
А теперь оказалось, что все это бесполезно.
Она подумала об Эмори Боузе. Ее проницательный мозг быстро работал, стараясь создать единую картину. То, что случилось с Ланкастером, исходило откуда-то слева. Вряд ли здесь замешан Боуз. В конце концов, планы Боуза насчет Ланкастера теперь были в прошлом. Благодаря ей, благодаря Лесли. И все же это произошло. В этот поздний час, когда все битвы были выиграны и проиграны и собиралась грязь вокруг будущего президента США, уже не выдвигались и не избирались новые кандидатуры – все, что могло, уже свершилось.
Лесли свернула газету, положила на сиденье рядом с собой и опять закрыла глаза. Она была так же далека от того, чтобы удивляться, как и от собственного длительного путешествия. Неожиданно она подумала о Бесс. Что должна была чувствовать Бесс сегодня вечером? Испытывала ли она горечь и опустошение? Или, может, наоборот испытала облегчение, что наконец окончилась битва, в которой она боролась до конца. Лесли не могла себе этого представить. В конце концов, она едва знала Бесс. Их пути лишь ненадолго пересеклись, благодаря Эмори Боузу. И все же только Лесли могла спасти и Бесс, и ее мужа.
Хорошо. Мир – это калейдоскоп, как кто-то однажды выразился. Один небольшой поворот колеса – и все становится другим. Все: и форма, и цвета создают совсем иной неузнаваемый образ. Даже правила игры, и те меняются. Навсегда. И безумные планы, и мечты игроков – навсегда забываются. Она взглянула на билет, сжатый в пальцах. Итак, Лас-Вегас, где решались судьбы сотен тысяч людей. Почему бы и нет? Это неплохое место, там-то она бы могла все это переждать.
Она посмотрела на скамейку, где неподвижно сидела эмигрантка обняв своих спящих детей, как будто защищая их. Америка, наверно, казалась ей суровой и равнодушной землей, повернувшейся к ней своей самой жестокой стороной. Она заставляла ее забыть родной дом и самой приспосабливаться к новым обстоятельствам. В то время, как у ее детей, таких крошечных сейчас, вскоре останутся лишь слабые воспоминания о старом доме. Меньше, чем воспоминания: забытая мечта, появившаяся у них непонятно откуда. Сейчас они спешили к новому будущему. Будущему, которое обнаружит свои ловушки, как всегда, слишком поздно. В одно мгновение, но слишком поздно, как рулеточный шарик.
Симпатичное лицо Хэйдона Ланкастера, промелькнувшее на странице газеты минуту назад, представилось ей, как улыбка Чеширского кота, полным очарования. Даже если оно увянет, его выражение, казалось, станет только значительнее. Все пари были проиграны, все обещания разбиты. Что осталось?
Лесли улыбнулась. Осталась жизнь. Жалкое утешение, но это единственное, что остается до конца. Боги были жестоки. И все же они обладали определенным чувством юмора, который часто оставался неоцененным людьми – их пешками. Итак, Лас-Вегас. Почему бы и нет?
* * *
Дэн Агирре по мокрой улице подъехал к стоянке, расположенной перед старым зданием фабрики. Он припарковал машину и вышел на тротуар. Его шаги странно отдавались в сыром ночном воздухе. Вскоре он оказался перед подъездом, увешанным батареей почтовых ящиков, рядом был прибит список жильцов.
Дэн нажал сразу на все звонки. Какой-то миг, показавшийся ему вечностью, ответа не было. Потом послышался вопрос одного из жильцов.
– Полиция, – ответил он громко. – Говорит детектив Агирре. Откройте дверь, пожалуйста.
К его облегчению, после небольшой паузы в замке раздалось жужжание, и он смог открыть дверь. Знакомый лифт ждал внизу, но он помнил, как медленно тот поднимался, и потому побежал по лестнице, перескакивая сразу через три ступеньки.
У него перехватило дыхание, когда он, наконец, достиг верхнего этажа. Пока он пытался отдышаться, заметил, что дверь Лауры была закрыта. Он постучался раз, два, держа свободную руку на спусковом крючке пистолета. Ответа не было. Он попробовал открыть дверь, она оказалась не заперта. Постучав еще раз, он нажал на ручку и распахнул дверь.
Он весь напрягся, когда заглянул в гостиную. Они были там вместе. Он сразу понял, что опоздал. Везде была кровь. Было трудно отличить одну женщину от другой, так как обе были покрыты красным месивом, которое казалось темным и липким под светом маленькой лампы. Инстинкт подсказал ему, что одна из них мертва. Она лежала, положив голову на руку другой, которая отрешенно сидела, облокотясь о кушетку. Агирре почувствовал, как его рука бессмысленно сжала пистолет под пиджаком.
Он вздохнул. Ему не оставалось ничего иного, как задать вопросы той, которая осталась жива.
Он подошел к ней, встал на колени и откашлялся.
– Что случилось? – спросил он.
