— Говоришь, хватит, варвар?
Сквозь огонь он увидел, как повернулась голова девушки. Чистые голубые глаза встретились со взглядом Конана. Она села, протянув руки к киммерийцу.
Тарамис сказала:
— Я могу вернуть ее тебе. Вернуть ее в этот мир.
— Живым трупом? — огрызнулся Конан. — Я уже видел таких. Лучше пусть остается мертвой.
— Не холодное тело. А живую теплую плоть. Понял, варвар? Я могу вернуть ее тебе такой, какой ты ее хочешь видеть. А еще, если ты хочешь быть уверен в ее преданности навеки только тебе, — я могу это сделать. Хочешь, она бросится к твоим ногам, молясь тебе, словно богу? Я могу…
— Нет! — У киммерийца перехватило дыхание. — Она была воином. И я не хочу, чтобы она… — фраза оборвалась на полуслове.
— Значит, ты все-таки поверил?
Одно движение руки — и видение исчезло. Ни Валерии, ни языков пламени, ничего, кроме голых камней без единого следа копоти или пепла. На шее черноглазой женщины снова заняла свое место алмазная капля.
— Я могу сделать все то, о чем говорила.
Конан медленно опустил меч.
Он очень не любил колдовство. Даже в тех редких случаях, когда оно применялось без злого умысла. Но — за долги нужно платить. За его свободу пусть расплатятся, освободив другого.
— Отпусти Малака, — сказал он устало.
Бомбатта запротестовал:
— Очистив улицы Шадизара от еще одного вора, разве мы дадим уйти мерзавцу, чтобы он снова взялся за свое? Да по нему ни один человек в мире не заплачет.
— Одним вором больше или меньше — для Шадизара это пустяк. Но он мой друг. Или он уходит свободным, или все дальнейшие переговоры будут вести наши клинки.
Гигант Бомбатта открыл рот, чтобы ответить, но Тарамис взглядом оборвала его.
— Отпусти маленького вора, — сказала она негромко.
На лице Бомбатты смешались гнев и разочарование. Он повернул коня и, пришпорив его, понесся к воинам, державшим пленника. В несколько мгновений веревки были разрезаны, и худой человек свалился прямо на камни.
— Они мне чуть все кости не поломали, — сказал он, подходя к Конану. — Слушай, чего это у вас тут полыхало, а? Да, и еще — почему мы до сих пор живы?
Вдруг его взгляд остановился на Тарамис. Лишь возглас изумления вырвался из его груди. Затем он начал как-то бестолково кланяться, все время вопросительно поглядывая на Конана и причитая.
— Мы честные люди, о ваше светлейшее высочество. Не слушайте, что вам наговорят злые языки в Шадизаре. Мы, это… мы зарабатываем на жизнь, это… как охранники караванов. Дамы за всю жизнь и финика не взяли, не заплатив. Вы должны нам поверить, ибо мы…
— Заткнись, — сказала Тарамис, — или я перечислю все твои подвиги, о которых мне известно. А теперь — проваливай отсюда.
С сомнением глядя на охрану, Малак сделал несколько неуверенных шагов к их лошадям.
— Нам нужно на время расстаться, — сказал ему Конан, — а встретимся там же, где встречались после драки в таверне «У Трех Корон». Уезжай, удачи тебе.
Последний раз взглянув на стражников, маленький человек вскочил на свою лошадь.
Когда Малак галопом скрылся из виду, все оглядываясь назад, не веря в свое чудесное освобождение, Конан повернулся к Тарамис.
— Что я должен сделать? — спросил он просто.
— Когда придет время, тебе скажут, — ответила прекрасная женщина. На ее губах светилась улыбка победителя. — А теперь я жду от тебя твоего решения.
Конан не сомневался:
— Я поступаю к тебе на службу, Тарамис. Долг есть долг. И за него нужно рассчитаться, невзирая на цену.
Глава третья
Великолепный Шадизар был городом золотых куполов и белоснежных шпилей, уносившихся ввысь, к лазурному небу, прочь от пыли и грязных камней равнины Заморы. Во дворцах, в садах, усаженных финиковыми пальмами, били кристальные фонтаны. Белые стены отражали солнечные лучи, сохраняя прохладу внутри домов. Городом порока называли его, алым городом; и еще с десяток куда менее приличных, но не менее справедливых эпитетов служили для обозначения этого знойного города.
Здесь, за гранитными городскими стенами, люди искали золота и удовольствий. Те, у кого было первое, менялись с теми, кто мог дать второе. Стареющие богачи облизывали губы, оглядывая трепещущих невольниц. Дамы с горящими глазами, как кошки, рыскали в поисках добычи. Частенько благородные матроны, покинув дом мужа в поисках сомнительных приключений в веселых кварталах, именно там снова встречались со своими благоверными, решившими развеять скуку семейной жизни тем же самым способом.
Если порок и невоздержанность были душой Шадизара, то не что иное, как торговля приносила золото, чтобы покупать эту грязную душу. Караваны шли сюда изо всех уголков мира: из Турана и Коринфии, из Иранистана и Хорайи, из Кофа и Шема. Жемчуг, шелка, слоновая кость, благовония и специи — все стекалось сюда на необъятные базары Города Десяти Тысяч Грехов.
Улицы были, как обычно, заполнены торговцами, когда Конан въехал в город вместе с отрядом черных воинов принцессы Тарамис. Деревенского вида люди несли корзины с фруктами, погонщики гнали вереницы самой разной домашней скотины. Десятки продавцов выстроились неровной линией вдоль улицы, на все лады расхваливая свои товар и всячески подпихивая его поближе к покупателю. Надменные, одетые в шелка аристократы, толстые купцы в темном бархате, ремесленники в кожаных одеяниях и проститутки, на которых не было ничего, кроме гирлянд монет, нанизанных как бусы на нитку, — все двигались, уворачиваясь от длинноногих верблюдов, целый караван которых размеренно ступал по улице, ведомый явно чужими погонщиками, напряженно посматривавшими по сторонам. Воздух между домами был наполнен блеянием и мычанием, кудахтаньем куриц и писком цыплят, криками лоточников, расхваливавших свой товар, завываниями нищих и криками торгующих купцов. Над всем этим висел тошнотворный запах, состоящий из равных частей ароматов специй, гниющих отбросов, благовоний и потных, немытых тел.
Тарамис не снизошла до того, чтобы замедлить шаг. Половина ее отряда бросилась вперед, расчищая ей дорогу, нещадно колотя дубинками тех, кто не успел вовремя убраться. Оставшиеся закованные в эбеновые доспехи воины образовали кольцо вокруг Тарамис и Конана, охраняя ее и следя за ним. Киммериец понял, что хоть он и принят на службу, но за ним следят как за пленником. Он неторопливо, не провоцируя охрану, свесился с седла и схватил большую спелую грушу с лотка торговца фруктами. Так же не торопясь он выпрямился и поудобнее устроился в седле, всем своим видом давая понять, что не интересуется ничем, кроме сочного вкусного плода и созерцания людей по сторонам.
Улицу расчищали, оттесняя к стенам домов всех подряд: купцов и покупателей, аристократов и нищих. Летели в стороны лотки, переворачивались столы у входов в лавки. Угрюмые лица сопровождали процессию. Лица тех, кто не был скор на ноги, быстро покрывались кровавыми ранами и ссадинами. Большинство молчало, но ближайшие к Тарамис стражники, размахивая дубинками, заставляли толпу выкрикивать: «Слава принцессе Тарамис!» — или: «Да благословят тебя боги, принцесса Тарамис».
