Борька полез в шифоньер, проверил всю одежду, каждую полку и ящик, но тщетно. Ни копейки не сыскал. Пацан рухнул на диван, обхватил руками голову. Герасим все видел и терпеливо ждал.
«Попросит или нет? Если даже на колени упадет, едино не дам ни рубля!» — решил для себя. И злился, что Борька наплевал на все разговоры и советы. Страх перед крутыми перевесил все, а может, обещание Ленки подстегивало. Мальчишка влез в шкатулку матери и, вытащив оттуда кое-что и сунув в карман, повернул к двери. Но только хотел шмыгнуть во двор, на его плечо легла тяжелая рука отчима.
— Пристопорись! Кому сказал? — Герасим схватил Борьку за шиворот. — Я тебе накручу хвоста! — Втолкнул на кухню и, поставив лицом к Наталье, рявкнул: — А ну живо покажь матери, что у нее из кубышки спер! Все вытряхивай! Не то я сам подмогну!
Наталья, ничего не понимая, удивленно смотрела на обоих. Борька не знал, как ему теперь выкрутиться, и Герасим не выдержал, подтолкнул пацана к матери.
— Возьми свое из его карманов! — велел женщине.
Та послушно достала цепочку с крестиком, кольцо и перстень — все из золота.
— Зачем тебе это? — удивилась Наталья.
Борька с ненавистью оглядел Герасима.
— Он играет в карты на деньги. Задолжал за проигрыш. Сначала рассчитывался моими деньгами — выручкой за проданный товар. Теперь решил твоим рассчитаться! Если б не увидел, ты подумала б на меня…
— Борька! Это правда? — Подошла к сыну вплотную, и тот, неожиданно обняв ее, заплакал беспомощно, совсем по- пацанячьи.
— Мамка, меня убьют крутые! Им это как пернуть в кулак!
— пожаловался ей впервые.
— Что ж делать? От этой банды тебя не уберечь. Я для них
— никто, — вздохнула баба.
— А не для Ленки ты «рыжуху» спер? — указал на золото Герасим.
Борька покраснел, понял, что отчим знает все.
— Зачем ей отдавать? Эту за бутылку уломать можно, — ответил, отвернувшись.
— Что? Ты уже по бабам таскаешься? Ах ты, недоумок! Мало горя с тобой хлебнули? Еще и заразу приволокешь! С чего это у тебя долг появился? Какая там игра в карты? Почему тебя должны убить?
— Ништяк, Наталья! Забирай свое. А дальше мы сами разберемся, по-мужски! Тебе, как понимаю, спешить надо. Где «стрелку» забили и на какое время? — уводил Герасим Борьку из кухни.
— Так куда я возникну порожняком? Меня мигом уроют,
— хныкал пацан.
— А не нарисуешься, здесь достанут. Потому предлагаю смотаться в деревню хотя бы до зимы.
— Они и там нашмонают…
— Не обломится им надыбать. А коли и сыщут — не приблизятся, зассут. Там псов целая свора. Чужих в клочья пустят.
— А меня?
— С тобой дружить будут. Они любят пацанов.
Так они и порешили: рано утром Герасим увозит Борьку в деревню к своей родне.
Мужики, братья отчима, в этот день не пошли домой, решили заночевать на чердаке, чтобы спозаранок пустить в дело уже размоченную глину. Помывшись и поужинав, молча пошли на чердак, попросив Герасима разбудить их до отъезда. Тот кивнул согласно и, достав отглаженное чистое белье, положил его на виду. Велел собраться Борьке. Наталья переживала молча. Впервые отправляла сына одного, к незнакомым людям.
Хотели пораньше лечь спать. Но едва погасили свет, вдребезги разлетелось окно в спальне. Три тени заскочили в дом со двора и, облив все вокруг бензином, решили поджечь. Но Герасим вцепился в горло тому, кто чиркал спичкой. Вдавил его в угол, сжал пальцы намертво.
Второго Наталья саданула тяжеленной табуреткой. Третьего, уже выскочившего из дома, приловили во дворе братья Герасима и, разложив на лопатки, вломили от души.
Никого из пойманных не отпустили. Сбросили всех троих в чулан, закрыли на громадный замок, решив ненадолго отложить поездку в деревню, Герасим ждал утра. Борька онемело смотрел на отчима, на мать. Едва придя в себя, спросил:
— А что, крутых ментам сдадите?
— Подумаем, — ответил мужик глухо.
А утром к дому подступила кодла бритоголовых парней.
— Отпускай наших, слышь, чмо? Не то самого распустим на гондоны!
Герасим вприщур оглядел говорившего:
— Ты, сопляк, мне грозишь? Ты что есть? Транда суслячья! Я из тебя такое изображу, что родная не узнает, где могилка твоя.
И едва крутой нырнул в карман, Герасим в один прыжок достал его, ударил головой в грудь, тот, отлетев, сшиб с ног троих бритых. Подоспевшие братья молотили гостей кольями из забора. Те пытались защититься свинчатками, кастетами, ножами, но не могли достать и не успевали.
Наталья, выглянув во двор, в страхе в дом забилась, ругала Борьку на чем свет стоит и вызвала милицию, наспех объяснив ситуацию.
Никто не понял, как и откуда появились менты. Дерущихся брали по двое, трое, забивали в машины пинками всех правых и виноватых, прессовали, чтоб поместить всех, и, забив обе машины до отказа, привезли в горотдел. Лишь к вечеру разобрались. Вернули Герасима с братьями, забрани из чулана оставшихся крутарей. И наспех извинившись перед хозяевами, заспешили обратно в горотдел.
Герасим к обеду уже застеклил разбитое окно, приказав Гюрьке прибрать все в доме до блеска, пошел под навес и но темноты не встал из-за круга. В голове его роились всякие думки: «Ну на хрена сдалась такая семья? Иль своих забот мало? Ведь этот сопляк под перо поставил. И не только меня, а всех спалить могли. Из-за какого-то недомерка! Его в параше утопить дешевле. Зачем я тут приморился? Ведь и Наташка не единая баба в свете. В своей деревне одиночек полно. И без хвоста, как этот гнида Борис. Чего я прикипелся здесь? Сегодня пронесло, а завтра что он отмочит? Разве образумится? Такого уже ничто не проймет. Не сдохнет своей смертью. А кого за собой потянет? Нет, я не тот, кто умеет ладить с вшивотой. Да и кто он мне? Родной отец, видать, не зря хотел урыть его. Знать, доставал до печенок. Иначе кто ж с топором гонять станет? Этот падла любого выведет из себя. Ну сколько так вот протяну? А тот козел чем старше, тем хуже будет. Может, не стоит ждать? Собрать манатки, покуда не прикипел, и вернуться к братьям? Ведь не гнали. Так тепла захотел, особого, семейного. Вот и получил на всю жопу. Мало не показалось. Хватит с меня. Завтра объясню все Наташке и ворочусь к своим. Устал от семейного счастья, шибко тяжел тот хомут. Как влез в него, так и выскочу», — решил мужик. И вдруг почувствовал на своих плечах ее руки.
— Гера! Пошли ужинать. Я все уже приготовила, всех накормила. Только мы с тобой остались. Так хочется вдвоем с тобой побыть. Соскучилась за день. Прости ты меня за все, — гладила плечи Наталья.
И забыл Герасим обо всем, о чем думал минуту назад. Он расслабился, ожил под руками женщины, тихая, светлая улыбка смела усталость с лица, разгладила морщины, жизнь снова показалась лучшим подарком.
