— О, батыр! Великий князь с радостью узнал, что рядом имеет русский, в искусстве сабли равный его уменью стрелять с лука. Не ты ли этот, Степан Бердыш?
— Брешут, княже! Чур-чур, мы эта того — дюжинные ратиборы, — смиренно отвечал Степан.
Не дослушав перевода, Урус свистнул. Уплотнённый строй телохранителей вязко разжижился. В просторный развод на вороном коне выехал воин.
Эх, вот это был ВОИН! Удивительным казалось, что лошадь держит такого седока. Бердыш и тот лишь покачал головой. Этот ногай был не то что бы сильно высок. Скорее, наоборот. А вот грудь! Грудь батыра столь велика, а вздыбленные плечи широки, что нутро сводит от холода. А длинные, подвижные, могучие руки, в буграх сухожилий! Это вам не какой-нибудь долболом-здоровяк, а безупречный витязь — ловкий и вёрткий. Можно только догадываться о сокрушительной мощи его сабельных ударов. У Степана, давно лишённого оружия, руки чесались пошалить. Но при виде этого Соловья-Разбойника забиячливость его стремглав избыла.
— О, так вот где он, наш великий воин Иштору-Батыр! — возгласил Телесуфа. — И где же ты прятался, батыр? Мы все простыли от холодных слёз, утратив счастье лицезреть твою цветущую красу и силу. Урус-князь желает проверить, чье искусство сильнее: русского беляка или ногайского ворона. Бейтесь до третьей крови.
Белый против черного! Это в точку: рядом с загорелым, поросшим черными клочьями батыром, Бердыш и, вправду, бел как блин. Но вот беляк — заяц — против ворона… Это… Обижаете, господа, гостей обижаете. Посмотрим ещё…
Вслух ничего не произнес. Но уязвлен был в самое сердце: выпал ведь жалкий жребий шута на потешной брани — не шуточной брани, но ради потехи. Но задета честь и слава русского оружия. Это решает все сомнения.
Он не двинулся, как бы не замечая телесного превосходства Иштору, просторно раскинувшегося в седле, вращающего дымными бельмами, где в желтках жирной спеси чернели краешки зрачков. Помедлив для виду, сбросил с правого плеча легкий коц.
Ногайский Тугарин пронзительно взревел, потряс пикой. К ним уж правил телесуфов слуга, тянул на выбор копья и клинки. Иштору ногтём поддёрнул из ножен саблю, с силою вогнал обратно. Правой рукой он взял щит. Второю поднял бревноподобное копьё, что должно означать: мы намерены расправиться с клопиком зараз. Сугубо этой самой оглоблей. И только ею. Причём, в первый же сшиб.
Степан принял и то, и другое. Урус поощрительно постучал пальцами правой руки по тылу левой ладони. Бердыш расстегнул кафтан, сбросил на траву. Остался в рубахе, в скосе ворота продёрнутой алой нитью с кисточкой, белая грудь обнажена, посередине костяной Сварог от Ивана Кольца. В щуйцу он принял копье, десницей зажал саблю, взмахнул ею, по свисту проверяя: без изъянов ли и подпилки.
Витязи разъезжались под визгливые завывы ногаев и тихое напутствие единственного русского зрителя. Бердыш отказался от щита, полагая ошеломить недруга необычной ловкостью. А ещё надеялся применить обе ратных штуковины. Щит же… Ну что тут долго гадать: либо пан, либо…
В последний миг вспомнил о Наде, тишком перекрестил образок. Тут же чертыхнулся на горемычную судьбину и, медленно набирая скорость, поехал навстречу батыру. Лохматя клубы пыли, полускрытый круглым щитом, буйным туром нёсся Иштору на Степана.
Но когда его «тиридатово» копье взалкало нанизать Бердыша, как тушку перепела, «беляк» откинул тело назад вдоль седла, переместился и нанёс удивительно точный и изящный удар. Остриё его пики ткнуло долгомерное древко Иштору в одном вершке от неохватного запястья. Ногайское копьё — в щепы, обломок — в небыль. Бердышево вонзилось в ловко подставленный щит и тоже переломилось.
Удар Степана был столь силён, что Иштору опрокинулся на спину. Лошадь стрелою пронесла размазанное по крупу и чудом усидевшее в седле тело.
Степан не дремал и со сказочной быстротой обрушил на Иштору саблю. Из-за скорости встречных коней удар пришёлся вскользь, по плечу громилы. И его бы хватило распахать руку до кости. Однако сабля с привычным скрипом проехала по железу… Верховой «вепрь» был неуязвим. Степан смолчал. Тем более, всё это пришлось на один короткий миг.
Через сотню шагов он замедлил скок, бросил обломок дерева и поворотился. Батыр, оскалясь, более не набирая скорость, ехал с огромной саблей — Степанова самое малое на вершок короче. Бердыш сам налетел на Иштору, затмевая свет волнующейся вертящейся завесой из железа. Ногай не смутился, оказав достойный отпор. Какое-то время бой вёлся на равных. От напряжения глаза Бердыша застило потом и слезой. Левая рука немела. Батыр ломил и весом, и мощью. Самое тревожное оправдалось: ногай почти не уступал в быстроте, состроченной с силой, а в силе стал даже превосходить. Только и у Бердыша был припасён козырь: он ведь бился покамест левой рукой — правая отдыхала после копья. У Иштору имелось свое преимущество — щит. Степан выжидал оказии, чтоб поменять руки…
Тут-то Иштору и запустил щит. Не имея возможности уклониться, Бердыш прикрылся правой. Рука с задачей справилась, но вышла из строя: напрочь отсушило пудовым пластом железа и войлока. Оставалось отбиваться левой, что изрядно устала. Теперь всякая задержка грозила стать роковой: кроме алтабасовой рубахи и образка грудь не прикрывалась ничем.
Тогда-то Бердыш и узрел клык оскаленной Старухи. Этот клык засверкал в левой руке потного, дико визжащего батыра. Кинжал! От которого не было противоядия. Какое-то время чудом удавалось отмахиваться от вдвое сильнейшего врага…
Не столько зрением, сколько всё тем же выручательным, утробным чутьём, улучил он крайний миг. И вот кинжал Иштору, по всем вероятиям, должен был укокошить Степана. Но…
Мрачно стиснув зубы, русский дёрнул повод и… заслонился грудью верного Супостата. Одновременно клинок его чиркнул по горлу ногайского жеребца. От встряски исполина завалило. Спрыгнуть на землю не сумел — вот где подвели излишние припасы мыщц и им сопутственная тучность. Более ловкий Бердыш изгибистой обезьяной вывернулся и, вложив в удар всё, полосонул на лету…
Батыр упал. Предплечье раскрылось багряною ракушкой. Сабля вывалилась. Из батырова горла потек ишачий вой. Через минуту, другую, много — пять, он утратил все силовые преизбытки. Неверный, этот тонкий «беляк», выбил у него клинок. С кинжалом в здоровой руке, поникший, узкими щёлками беспомощно мигал Иштору под жалом русской сабли. Обеспокоенный Телесуфа растворил пасть для окрика, но Бердыш выбил уже кинжал и саблей указал на брошенную сталь. Иштору недоверчиво жмурился на смертоносную полоску у глаз, потом нагнулся и подхватил свою саблю.
Поединок возобновился. Наступал то один, то другой. Бой длился, пока обескровленный Иштору не закачался. А пошатнувшись, тупо попёр прямиком на выставленный булат. Степан сообразил: от потери крови батыр ослеп. С тоскливым воплем Иштору затряс саблею, но под скорбный взрыдняк тысяч суземцев уронил. И вот… рухнул сам, взметнув пылевой волкан. Лишь тогда Степан воткнул саблю в просушенную почву, нетвёрдой походкой подошёл к трупу четвероногого друга, упал рядом, обнял за шею, поцеловал в холодный нос…
