Когда уже показались крайние юрты становища, Игорь как бы нечаянно поравнялся с сыном тысяцкого и шепнул ему:
– Разыщи попа – и ко мне в юрту. И пусть иконы с собою прихватит.
Отец Памфилий вошел к нему в юрту уже после обеда, когда князь возлежал на кошме, ковыряясь в зубах, и размышлял о достоинствах и недостатках половецкой кухни – это чтобы голову освободить от мучительного чередования надежды и сомнений. Попытку попа завести вечную свою песню о пожертвовании на церковь Игорь Святославович решительно пресёк, а в ответ услышал:
– Да уж, милостивый княже, я ведь мог и не довезти до Шаруканя твои куны. Ты вот убежишь, и как бы мне за тебя потом голову не срубили.
– Я убегу?!
– Да все говорят, что навострил лыжи.
– А кто говорил тебе, отче? Наши русичи или кыпчаки?
– Наши русские говорили, да. А что нехристи говорят, я и не прислушиваюсь, чтобы не согрешить.
– Худо дело, – вздохнул князь. – Мне, отец Панфилий, надобны иконы твои, что привёз ты с собою для церковной службы. Покажи, что прячешь?
– Да вот она, икона. Иисусова, княже. «Спас Ярое Око».
– А Богородичной нету у тебя?
– Одну икону взял, княже… Эй, княже, мы так не договаривались!
Игорь, отняв доску и приставив её к стене, заявил веско:
– Не кричи, отец. Никто не забирает у тебя твоего Спаса. Когда я… ну, настанет когда время, сам придёшь и возьмёшь. А я тебе на твою церковь пришлю куны из Руси. Хочешь, в том крест поцелую?
– Да будет, верю тебе, княже. Нет, уж лучше всё-таки поклянись.
Игорь не стал целовать крест, вместо этого спросил:
– Слушай, книжная душа, какой день сегодня у нас, если по-нашему, по-русски?
– Четверток сегодня, число двадцатое месяца июния, – подчитав на пальцах, ответил поп. И уже не столь уверенно продолжил. – Кажись, священномученика Мефодия, епископа Патарского.
– Это надо же, какие бывали епископства! – удивился князь. – Спасибо. А теперь иди, мне подумать надо.
Глава 20
На лесном просёлке
Хотен тяжело повернулся в седле, чтобы взглянуть на Путивль перед тем, как кресты на куполе Вознесенской церкви скроются за очередным лесистым холмом. Увиденное на путивльском посаде его потрясло (коли перед собою не хорохориться), и теперь путешествие в Половецкую степь, на которое он необдуманно согласился, казалось сыщику куда более опасным предприятием, чем представлялось вначале. Быть может, и этот город, маленький, однако красиво расположенный среди лугов и лесов, он видит в последний раз… По-иному расценивал теперь и возможность поездки в степь Прилепы. Да и Сновидку, что ни говори, родную кровушку, не хотелось теперь тащить за собою в сей ад. Дорогою в Рыльск надо было ему, наконец, поговорить по душам с молодым Неудачею Добриловичем: впереди была охота за убийцею его отца, а от парня в конце её очень многое зависело.
Хотен покосился на Севку-князька. Тот мычал нечто невразумительное, заводил глаза к небу, улыбался блаженно и вообще выглядел не как человек, способный обидеться на спутника, если тот отъедет на минуту-другую. Хотен промолвил осторожно:
– Мне тут, княже, надо децкому кое-какие указания дать, так что…
– Господа ради, боярин! Ах, что за женщина, что за женщина… Ладно, я тебе потом расскажу, толстошеий…
Пожав плечами, старый сыщик натянул поводья, а поравнявшись с Неудачею и Хмырем, кивком попросил Хмыря выехать вперед.
– Потолковать нам надо, децкий.
– Да уж, надо бы, господин боярин и посол. Я хотел бы у тебя вопросить, кто старший в моём десятке – я или твой бывший оруженосец Хмырь?
– Прекрасное время – молодость, когда хочется самому распоряжаться, самому за всё отвечать, – улыбнулся Хотен. – А станешь постарше, будешь думать уже о том, как от такого бремени уклониться. Тебя же припомнить прошу, что ты в это посольство поехал по моей просьбе великим князьям. Я надеялся, что в Рыльске мы узнаем полезное про Чурила, которого подозреваю я в убийстве твоего отца. Хоть и обидел его твой отец, соблазнив девицу, на которую и Чурил имел виды, я не вижу тут достаточного повода для убийства дружинником своего боярина, почти что отца родного, от которого жизнь и благосостояние дружинника зависит. А девица… Да мало ли девиц в Киеве? Однако если он убил за куны, то как умный человек (а разве глупец придумал бы так замаскировать убийство, что только я сумел догадаться, как он всё устроил?), то как умный человек, говорю, не стал их тратить в Киеве. А в далеком Рыльске – почему бы уже не потратить куны? Или бы почему не похвастаться, как хитро он избавился от своего боярина? В Киеве он боялся похвастаться, хоть и хотелось ему (такие хитрые убийцы, уж не знаю почему, Неудача, все непременно бахвалы), а то и проговорился где-то, ведь слухи пошли.
– Я тоже думаю, что проговорился, – заметил Неудача. – Только, смекаю, не славы желая, а по пьянке – любит сей муж в пиве язык помочить.
– Вот видишь! Тогда и прошлось ему скрываться аж в Рыльске. Однако почему бы не похвастать в здешнем медвежьем углу, сказав, что дело происходило не с ним, а с другим дружинником? Я думал, что самого Чурила мы не застанем, ведь ушёл он в поход в дружине князя Святослава Ольговича, следовательно, погиб наш хитроумный Чурил или в плену сидит… Ладно, смекаю, самого его нет, так логово его обшарим, у людей спросим – авось, дело и прояснится. Потом моя помощница нас догнала – вот, думаю, и прекрасно: она в Рыльске слухами и займётся, мимо Прилепы ни один бабский слух не проскочит. Однако в беседе с княгинею Евфросинией Ярославной вдруг узнаю я, что среди бежавших с поля последней битвы Игоревой был и рыльский дружинник именем Чурил.
– Да не может такого быть…
– Потом я сообразил, что как раз может такое быть. Если сей отрок настолько бесчестен, что убил своего боярина, понятно, почему бесчестно с поля битвы бежал. А если сумел мгновенно сообразить, как убить ненавистного боярина и перекинуть вину на половцев, не удивлюсь уже, что сумел и погони избежать. Но оставалось, конечно, сомнение: ведь Чурилов, крещённых Кириллами, на Руси немало. Говорю княгине: «Христом-богом тебя молю, вспомни, не слышала ли ты ещё что-нибудь об этом отроке?». Она удивилась, конечно, моей горячности, однако припомнила, что он в Рыльске, говорили ей, недавно, а раньше не то в Чернигове служил, не то в Киеве. Чует моё сердце, что повезло нам с тобою – наш человек!
– Дай-то бог! – молодой Неудача даже в седле подпрыгнул от радости.
– А я вот смотрю на тебя, не рано ли радуешься? – покосился на него Хотен. – Ну, ладно, допросим мы с Прилепой того Чурила (а как на допрос его взять, чтобы не заподозрил подвоха, я уже придумал), и окажется он убийцей. Тогда твоё право мстить, мы со Сновидкой будем свидетелями – да только решишься ли ты его, Чурила, жизни лишить?
– Рука моя не дрогнет, боярин, – прошептал Неудача.
