Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
– Только это я и хотел услышать. Благодарим вас. Возвращайтесь к себе в Кёльн.
– А сны?
– Не пробовали пить на ночь теплое молоко?
– Чего я только не пил, ваша честь.
– Попробуйте еще разок. Увидите: поможет. Auf Wiedersehen, Herr Krüger.
Нотариус поклонился так низко, что кровь бросилась ему в лицо, но вышел пружинистым шагом молодого солдата.
– Раскаяние… как это трогательно, – сказал еще судья, но никто уже его не слушал, все вдруг куда-то заторопились. Даже Тадек Финкель очнулся и, кажется, шарил по карманам в поисках документов. Регина не знала, как себя вести. Судья стоял к ней спиной, но на всякий случай она этой спине поклонилась и вышла из зала.
То, что великанша назвала библиотекой, было больше похоже на архив каких-то квитанций, собранных в картонные папки. Он, однако, вежливо поблагодарил и сказал, что почитает что-нибудь по ее выбору. После долгих колебаний она наконец положила перед ним папку, которая была чище остальных, и еще вытерла ее рукавом. Потом, пожелав всего доброго, оставила его одного. Выполнив обещание, Марек прочитал первый листок, где речь шла о покупке канцелярских скрепок. Это его не увлекло, так что он покинул библиотеку и после недолгих блужданий снова оказался возле зала суда. Увидел, как туда вошли санитары в клеенчатых фартуках, а потом вышел пан председатель, который выглядел как покойник. Неудивительно, что он ни на кого даже не взглянул. В коридоре все бурно чему-то радовались, а пан Гольдфиш даже сломал зонт, которым не помня себя колотил по каменной скамье. Наконец вышла пани Регина, взяла Марека за руку, и, уже без эскорта, они пошли к себе в комнату.
Марек не протестовал, когда она велела ему немедленно ложиться спать. Послушно разделся, почистил зубным порошком «Вега» зубы, лег и закрыл глаза. Ему даже не хотелось читать «Принца и нищего». Пану председателю Марк Твен не нравился, он сказал, что в Палестине халуцим от его книг не будет проку.
Лежа с закрытыми глазами, Марек прислушивался к тому, что происходит в комнате. Пани Регина, видимо, была сильно чем-то озабочена. Она вставала, ходила туда-сюда и снова ложилась. Точь-в-точь как Хая Цивинская, воспитательница их группы в приюте. Перед тем как принять важное решение, она то садилась, то вскакивала и каждый раз тщательно мыла руки, будто они могли испачкаться от одного того, что она встала. Правда, Хая не рылась в чемодане – которого у нее просто не было, – а пани Регина свой несколько раз открывала, потом спрятала в шкаф, но через минуту снова достала и положила на кровать. Команды уезжать никто не отдавал, так что у нее это все от нервов; тем более надо хорошо себя вести.
Наконец шорохи усыпили Марека; как по заказу ему приснилась излучина реки Рудки – он с родителями ездил туда на каникулы. Солнце, теплый песок, веснушчатые плечи Моники Нонас, дочки соседей… немудрено, что поцелуй в щеку Марек воспринял как часть сна. Тем более его не смог разбудить тихий скрип двери.
Когда Регина решилась принять предложение Вильского, ее движения стали быстрыми и точными. До этой минуты она сама себе представлялась растерянной дамочкой, неспособной мыслить здраво. Казалось бы, о чем тут раздумывать – ведь перед ней открывался путь к спасению! – но ее одолевали сомнения, стоит ли жизнь того, чтобы этим путем воспользоваться. Жизнь, однако, одержала верх: Регина подумала, что не все в мире погибли в газовых камерах, и, возможно, она еще повстречает тех людей, познакомиться с которыми всегда мечтала. Собрав самое необходимое, она перебросила через руку пальто и шагнула к двери. Потом вернулась, подошла к Мареку и поцеловала его в щеку. В тусклом свете он еще больше напоминал ее умершего в гетто братишку.
Выйдя из комнаты, она быстро направилась к знакомой двери. Чулан был не заперт, и Регина без труда попала внутрь, однако не увидела на противоположной стене не только замочной скважины, куда могла бы вставить ключ, но и самой двери. Первой мыслью было, что это другая кладовка, хотя запах был тот же, и она вернулась в коридор, чтобы поискать то, что ей нужно. Спокойно, никакой истерики, никаких, упаси бог, слез… правда, очень хочется, сжав кулак, колотить по полированному дереву. Впрочем, этого ей не позволит воображение: очень уж смешно она будет выглядеть…
Марек спал в прежней позе, на губах у него блуждала улыбка – ничего похожего Регина раньше не замечала. Она тоже быстро заснула. Ей приснилось, будто она снова едет в близлежащую Спалу[53] – как в детстве, когда узнала, что там среди сестер-терцианок отдыхает Юлиуш Остерва.
Разбудил ее громкий стук, в коридоре кто-то кричал, что поезд ждет, но Регина ни чуточки не разволновалась. Марек впервые беззаботно рассмеялся, когда она показала ему, как по-настоящему моют уши, а не только делают вид. Дорогу к выходу они отыскали легко, хотя никто их не сопровождал. Вестибюль внизу был пуст, из-за стеклянных дверей не доносилось никаких звуков. Только на маленьком диванчике сидел в одиночестве их муж, отец и глава всех лодзинских евреев. Увидев жену, он встал и поцеловал ей руку, а Марека потрепал по плечу. Такое проявление нежности их не испугало, напротив, даже было приятно. Марек хотел помочь Регине нести чемодан, но это оказалось ненужным: пан председатель вручил ему свою трость, а сам, несмотря на протесты жены, подхватил оба чемодана. Правда, он немного покраснел, но не потому, что ему стыдно было столько тащить, а от нормальной здоровой натуги – почему бы не потренироваться перед Палестиной?
Они вышли на террасу. От музыкантов остался только скрипичный футляр – наверно, уходили второпях. Если б не то, что на этот раз почтенный старец сам тащил чемоданы, все бы выглядело в точности как тогда, когда они приехали. Даже ветер, казалось, не переменился: в воздухе так же порхали клочки хлопка, да и бланки накладных далеко не улетели.
И опять я возле дома, где познакомился с Дорой. Здание ничуть не стало привлекательнее, а окна показались мне еще более мутными. К своему удивлению, я заметил выходящую оттуда Иоханну Хоркхаймер. Что ей там было делать? Из нашего последнего телефонного разговора следовало, что сейчас она должна находиться на другом полушарии. Иоханну вел под руку Юрек – похоже, очень этим гордясь. Я окликнул ее по имени, но она даже на меня не взглянула. Видимо, у нее были для этого основания, и вообще, возможно, она попала в Лодзь, сама ничего – или, подобно мне, почти ничего – о том не ведая. Юрек только знаком показал: мол, все под контролем, – и они сели в машину. Признаться, я рассчитывал на его помощь: зная уже всё про это место, я предвидел впереди трудности. Но если бы я не сделал всего, что в моих силах, чтобы снова увести оттуда Дору, то, выздоровев, себе этого бы не простил.
В приемной все те же стулья и выкрашенные масляной краской грязновато-зеленые стены. Стеклянная витрина с брошюрами, предостерегающими от венерических заболеваний, сейчас на другой стене. Кто ее перевесил и зачем, трудно сказать. Великанша в халате как раз выпускала старенького щеголя в шерстяном пиджаке, который недавно уверял, что не знает, зачем его вызвали, а теперь казался счастливым.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
