– Руби поганых!
Ратники разом метнулись вперед, сметая тех, кто уже успел спрыгнуть на деревянные мостки, и сбрасывая вниз беспомощно повисших на частоколе татар. Мертвые и раненые воины посыпались на головы своих товарищей, сбивая их с ног, под стенами началась сумятица, и в этот момент наверху принялись рубить веревки.
Нападавшие с криками катились по склону, строй щитов внизу сломал свою линию и смешался, в образовавшиеся бреши со стены немедля принялись стрелять лучники-охотники, умевшие убить белку в глаз с двадцати саженей, без труда отыскивали уязвимые места в доспехах, метили между латных пластин, били по плохо защищенным ногам. Татары пятились, закрываясь щитами, никто не решался помочь раненым, которые десятками остались лежать на снегу, истекая кровью.
Наконец, над ставкой Батыя поднялся новый флажок, и барабаны, изменив ритм, начали бить отступление. Дружинники в крепости переводили дух, умываясь снегом и оттаскивая своих погибших. Всего в первой атаке пало меньше десятка русичей, в основном пронзенных стрелами, нападавшие же потеряли почти две сотни убитыми, трупы лежали кучей у подножия холма, напоминая, что у витязей Евпатия Неистового есть чем проучить поганых псов. Ратмир, разглядывая усталых бойцов, многие из которых были ранены, подошел к Коловрату и сказал негромко:
– Долго не продержимся, Батый не дурак, это он примерялся только, а сейчас всей силой ударит.
Евпатий указал окровавленным клинком на видневшуюся вдали излучину реки:
– Пока Каркун парус не поднимет, будем держаться. Нужно дать детям уйти подальше. Надо будет – мертвые будем стоять и биться!
Ратмир усмехнулся, поигрывая своей тяжелой палицей:
– Можем и мертвые, нам не впервой. А ты, чернец, как считаешь, продержимся? – обратился он к Нестору, который отдыхал поблизости, опершись спиной на обледенелый сугроб. Монах кротко улыбнулся и ответил, глядя куда-то в небо, словно читая там разгадку:
– С Божьей помощью все преодолеем, если будем друг за друга стоять. А за сиротами приглядеть я Мишку своего отправил, он их до излучины проводит, чтобы добрались спокойно, а то мало ли кто в лесу бродит, – добавил он, посмотрев Ратмиру в глаза, и покрепче взялся за тяжелый посох, который служил ему оружием. Тот хотел спросить еще что-то, но из-за стены вновь оглушительно загрохотали барабаны, и воздух потемнел от тучи стрел. Коловрат, пригнувшись, подобрался к бойнице и осторожно выглянул наружу. В этот раз Субудай направил войска одновременно с двух сторон, выбирая места, где холм был более пологий. Теперь, помимо крюков, кочевники несли с собой лестницы и огромные щиты, сплетенные из ивовых прутьев, которые защищали нападавших от стрел. Защитникам пришлось разделить силы: правый фланг взял на себя Евпатий, левым, прилегающим к лесу, командовал Ратмир.
Несмотря на смертоносный град, которым их осыпали степняки, обороняющиеся не отходили от бойниц, не давая поставить лестницы и забросить крючья. Почти каждая стрела валила с ног одного из язычников, но через мгновение на его месте появлялись двое других, русичи же страдали от постоянного обстрела. На фланге Коловрата крепко держала оборону кучка стрелков в новых добротных доспехах, это было все, что осталось от сотни черниговских храбрецов, отправленных на подмогу князем Михаилом. Остальных же, в основном охотников, не носивших даже кольчуг, отогнали от стены залпами арбалетных болтов, и теперь, установив лестницы, кривоногие низкорослые степняки лезли наверх, уже сжимая в руках кривые острые сабли.
– Татары в крепости! – раздался крик из дальнего угла заставы.
Там воинам Батыя удалось беспрепятственно поставить лестницу и пробраться вовнутрь. Теперь пехотинцы с булавами и саблями сыпались с частокола как горох, немедленно бросаясь в атаку с воинственным криком. Но Евпатий уже построил дружину в глубине заставы, и нападающих встретила стена щитов, острые мечи и грозный клич рязанцев. Сам воевода Коловрат вел их, и стояли они крепче камня, не страшась ничего.
Налетела черная волна на строй витязей, словно на скалу, и разбившись, откатилась обратно. Дружина пошла следом, прижимая дрогнувших татар к частоколу, слаженно работая мечами, тем временем все новые воины лезли через стену, напирая на отступающих с другой стороны.
Началось кровавое побоище, в котором уже ничего нельзя было разобрать, ратники рубили и кололи без устали, ступая прямо по мертвым телам и поскальзываясь в крови, и впереди всех сверкали молниями клинки Коловрата. Там, где бился рязанский воевода, слышались только звон мечей, крики ужаса и треск разрубаемых доспехов. Первым прорвался Евпатий к стене, скинул вниз дико орущего пехотинца, перелезавшего через стену, и принялся рубить веревки и лестницы, обрушивая целые грозди воинов на головы их товарищей, бесконечной волной идущих на штурм. Наконец, все лестницы были сброшены на толпу, сгрудившуюся у подножья заставы, и дружинники принялись истреблять тех, кто еще оставался внутри стен. Евпатий отер пот и кровь с лица и огляделся.
На фланге Ратмира дела шли куда хуже. На его участке стены кочевникам удалось расшатать и вырвать крюками несколько бревен из частокола, и теперь в образовавшуюся дыру сплошным потоком лезли темнолицые пехотинцы в доспехах и кольчугах.
Сам старый ратник с кучкой уцелевших оборонял пролом, орудуя своей тяжелой палицей. Гора трупов вокруг него доходила почти до пояса, а новые нападавшие кружили рядом с большой опаской. Неподалеку среди сражавшихся была видна высокая черная фигура Нестора. Монах умело бился длинным крепким посохом, разбивая шеломы и опрокидывая врагов навзничь. Всего защитников на той части стены оставалось не более дюжины.
Коловрат с яростным криком бросился на помощь товарищам, расшвыривая всех, кто попадался на пути. Увидев рядом своего бывшего ученика, Ратмир улыбнулся и принялся с удвоенной силой крушить кочевников, но в этот момент стрела пронзила его ногу выше колена, где кончалась длинная кольчуга, старый ратник с рычанием обломал торчащее древко и попятился назад.
Евпатий немедля загородил его грудью и, запрыгнув на гору мертвых тел, разил направо и налево. Вдруг он замер на мгновение, вглядываясь вдаль. Там, на излучине реки, маленький, словно детская берестяная игрушка, поднимался парус, стремительно тащивший по заснеженному льду крохотные сани. Воевода улыбнулся, просветлев лицом, и крикнул:
– Ратмир! Гляди-ка, все-таки сработала затея Каркуна! Значит, спаслись сироты! Продержались мы!
Старый ратник ответил белозубой улыбкой и, превозмогая боль, выпрямился на обеих ногах.
– Вот и славно, Евпатий Львович, стало быть, нечего больше тут делать, надобно к лесу прорываться, а там…
Его речь оборвала стрела, вонзившаяся в грудь между пластин, а через мгновение другая пробила кольчугу рядом с шеей. Ратмир, словно удивившись, поглядел на черное оперение, попытался вырвать досадную помеху из груди, но вместо этого лишь охнул, споткнулся и медленно сполз наземь.
Красная пелена заволокла Коловрату взор, а кровь оглушительным барабаном застучала в голове. С бешеным криком обрушился он на нападавших, двумя мечами пробивая себе дорогу к погибающему товарищу. Подступив, он встал на одно колено и наклонился, снимая со старого товарища шелом, закрывавший лицо. Ратмир кашлял кровью и все порывался что-то сказать:
