Книга Ты слышишь нашу музыку? - Аньес Мартен-Люган

Всего лишь полгода назад, то есть до того, как Янис ушел в свободное плавание, а я перестала что-либо понимать и уж тем более контролировать, — до всего этого такой вечер был бы самым что ни на есть обычным. Сегодня же он представлял собой настоящее событие, поскольку мы собрались за столом в полном составе, впятером. Янис почтил нас своим присутствием. Точнее, не Янис, а его телесная оболочка, так будет правильнее, потому что он открывал рот только для того, чтобы залить в него свое чертово пойло. Я лезла из кожи вон, чтобы отвлечь дочку и сыновей от мрачного — отныне всегдашнего — настроения их отца. Да, они были растеряны, но все еще пытались привлечь его внимание. А ведь это продолжалось уже довольно долго. До окончания работ в концепт-сторе я терпела сжав зубы, молчала, убеждая себя и пытаясь убедить детей, что его странное поведение объясняется переутомлением и стрессом. Я не сомневалась, что после открытия все станет на свои места. Но магазин открылся больше двух недель назад, с профессиональной точки зрения это был блестящий успех. Однако ситуация в доме с каждым днем становилась все тягостнее. К подавленному настроению добавилась совсем не свойственная ему пассивность, вялость. Он, казалось, бесцельно слоняется, ничего не делает, ничего не хочет. Таким я никогда его прежде не видела. Я пробовала его разговорить, выяснить, что его гнетет, а он всякий раз увиливал, отвечал, что все в порядке и никаких проблем нет, просто у него слишком много работы и он валится с ног от усталости. Но я чувствовала, что дело не в этом. Наблюдая за ним, когда мы ужинали, я убедилась, что с ним что-то не так: он ничего не ел, только ковырял вилкой в тарелке.

— Папа, — робко позвала Виолетта.

— Что? — ответил он, не шевельнувшись.

— Почитаешь мне сегодня перед сном? Ну пожалуйста!

Я затаила дыхание. Янис оторвался от своего стакана и удостоил ее гримасой, которая могла сойти за улыбку. Почему ему так плохо, так тоскливо? У меня все время было такое впечатление, что он предпочел бы оказаться где-то далеко-далеко. И вечера, когда он якобы сидел в своей берлоге, были тому доказательством. Как я могла поверить, что он там работает, если он больше не рассказывал мне ни о заказах, ни о проектах?

— Не сегодня, я устал. Может, завтра, если буду дома.

Даже почитать дочке он теперь не способен. У меня внутри все сжалось. Он поднялся из-за стола со стаканом в руке, собираясь открыть окно. По Виолеттиной щеке скатилась слеза.

— Не волнуйся, куколка, я тебе обязательно почитаю.

Я перехватила взгляд Жоакима, которым тот одарил отца: его глаза были словно два дула пистолета.

— Нет, мама, — властно вмешался он. — Ей почитаю я.

Я задохнулась, осознав, до чего мы дожили.

— Спасибо, милый. Доедайте свои йогурты — и в постель.

Я учуяла запах дыма и вскочила со стула.

— Что ты творишь, Янис? Мог бы подождать и не курить, пока они не пойдут спать! Или я требую невозможного?

— Ладно-ладно! Все, не волнуйся.

Он раздавил сигарету в пепельнице на подоконнике и вернулся в гостиную. Я убирала со стола и была слишком разъярена, чтобы произнести хоть слово. Убрав, повела детей в ванную, а он даже не шевельнулся, чтобы помочь мне уложить их. После чистки зубов мы все вчетвером устроились на кровати Виолетты, и Жожо начал нам читать, а я с трудом сдерживала слезы. Когда он дочитал сказку, Виолетта крепко поцеловала его в знак благодарности.

— Мама, как ты думаешь, можно мне позвать папу? — спросил Эрнест. — Он не будет ругаться?

Даже наш маленький сорвиголова стал побаиваться Янисовой реакции.

— Я сама пойду. Вы ложитесь, я его приведу. Придется ему оторвать задницу от дивана. Что же такое происходит с нашей семьей? Я отказывалась что-либо понимать.

— Янис! — позвала я.

— Ну, — проворчал он.

— Твои дети хотели бы, чтобы ты сказал им спокойной ночи. Это тебя не слишком затруднит?

— Иду.

Он поднял свое долговязое тело с дивана, так словно это потребовало сверхчеловеческих усилий, и, еле волоча ноги, пошел ко мне. Неожиданно застыл на полпути, вытащил из кармана завибрировавший телефон и уставился на экран; рука, в которой был зажат мобильник, дрожала.

— Кто тебе так поздно звонит? — спросила я, подойдя.

— Никто.

Он нажал на кнопку, сунул в карман телефон, как если бы он жег ему руку, и обогнул меня без единого слова, без единого жеста. Пока муж желал хороших снов нашим детям, я не двигалась с места, сердце разбилось вдребезги, мне было больно, я как будто задыхалась и жадно глотала воздух. Издалека доносился его голос, который вдруг стал чужим.

— Они тебя ждут, — сообщил он через несколько минут и направился в кухню.

Я проводила его взглядом: он взял стакан и налил виски. Очередная порция. Конечно, Янис всегда мог много выпить, но в последний месяц он переходил границы допустимого. Я однажды заметила, что неплохо бы пить чуть поменьше, он послал меня куда подальше. Запасшись выпивкой, он подошел к кухонному окну, закурил и уставился вдаль. Да, ему определенно хотелось оказаться где-нибудь не здесь, не с нами! Но мой мозг сражался, храбро пытаясь не верить в то, что все настойчивее лезло в голову, не верить осаждавшим меня подозрениям, не верить в то, что с нами сейчас происходило. Только не с нами. Это невозможно. И тем не менее…

— Мама!

Дети, как всегда, спасли меня. Я снова обрела дыхание, как если бы только что вынырнула из глубоких и мутных вод. Что ж, теперь я в состоянии пойти и пожелать им спокойной ночи.

К тому моменту, как Янис наконец-то вошел в спальню, я пролежала в постели без сна больше двух часов. По звуку шагов я поняла, что он шатается. Он разделся в темноте и свалился на кровать. Время шло, я догадывалась, что он не спит, и повернулась к нему. Он уставился в потолок, выражение лица было напряженным. Таким же, как много ночей подряд.

— Расскажи мне, в чем дело, — прошептала я.

— Ни в чем, Вера, я уже говорил. Дай мне поспать.

С этими словами он лег спиной ко мне, как делал это каждую ночь после открытия магазина. Я протянула ладонь, мне хотелось коснуться его тела, спрятаться в его объятиях, чтобы он меня успокоил, согрел и прошептал, что я все придумала и у меня начинается паранойя. Я ждала, что он произнесет: «Нет у меня никого другого, нет. Как ты могла до такого додуматься?» Пусть он скажет, что по-прежнему слышит нашу музыку, пусть поцелует меня, приласкает, и мы займемся любовью. Он не дотрагивался до меня уже несколько недель. Мы только иногда целовались, и всегда по моей инициативе. Он избегал физического контакта. Как если бы я вызывала у него отвращение. Рука упала, не дотянувшись до него. Первые подозрения зародились у меня на этом проклятом вечере открытия, заново пробудив неприятные ощущения, которые возникли, когда он бросил нас на каникулах. Я наблюдала за тем, как он красуется перед всеми этими людьми, которых я не знаю, как разговаривает с роскошными женщинами, которые смеются его шуткам, как обхаживает их и подает шампанское. А они пожирают глазами моего Яниса, моего мужа. Сердце болезненно сжималось. Тристан заметил мою растерянность и постарался меня успокоить, но из этого ничего не вышло, тем более что его самого явно сбивало с толку поведение моего мужа. Вокруг Яниса вертелось столько народу, все хотели его поздравить, кто-то стремился познакомиться, кто-то — сообщить о желании работать с ним. Я пыталась уговорить себя, что его просто затянуло в круговорот всеобщей эйфории, но поверить в это мне не удавалось. А вдруг он забыл, каким был раньше, и неожиданно понял, что хочет большего? Ну да, все ведь и началось с работы и с яростной жажды независимости. С тех пор прошло больше четырех месяцев, и он, вполне вероятно, вознамерился полностью изменить свою жизнь, избавиться от балласта, каковым стала для него семья. Ну да, седина в бороду, бес в ребро — обычное дело для кризиса среднего возраста. А если он уже пересек роковую черту? Вдруг он уже обнимал другую женщину, не меня? Я едва не застонала и вцепилась зубами в подушку. Каждый день я обещала себе, что найду момент, когда мы будем наедине, и вытрясу из него правду, не позволю в очередной раз ускользнуть от признания. Но меня удерживал страх. При мысли, что мои догадки подтвердятся, меня охватывал ужас: в глубине души я понимала, что это единственное реальное объяснение. Что еще способно вызвать такие перемены в поведении?! Мне не с кем было поговорить, я была совсем одинока.