Пей до дна!.. Пей до дна!..Пей, пей, пей!..
Генерал осушил бокал, широким жестом поблагодарил всех, и сел, указав стоявшему у двери Акантову чтобы тот сел подле него.
– Спасибо… Спасибо, господа, – сказал он. – Все это мелочи, господа… Иному, штатскому человеку, это – «младшему корнету поднести бокал вина» – покажется глупыми и пошлыми мелочами… Традиции-то эти… Песни наши хоровые… Чины наши… Корнет, поручик… Скажут, напишут… Продернут… Пьянствуют, господа… По пивнушкам Россию спасают… Банкетами занимаются. Чашка чая… Смешно кажется все это… Так надо знать, и вы, молодежь, послушайте, что такое была Русская армия… Сколько племен, сколько народов в нее входило, сколько служило с нами тех, кто недавно еще был кровными нашими врагами. Немцы, поляки служили в ней, и как служили!.. Как дай Бог русским служить так… А сколько горцев Кавказа, татарских, черкесских, грузинских князей, ханов, беков было в ней!.. А в солдатских рядах – какое смешение языков и народов. И строй, муштра, дисциплина, и, вместе с ними, вот эта, такая вот песня в офицерском собрании, где с песельниками-солдатами вместе пели господа офицеры, где генералы братались, пили на «ты» с молодыми корнетами, беседы на биваке у костра, соединяли наши души в святое полковое товарищество. И каких, каких только песен не пела наша армия! Каждый полк имел свою историческую боевую песню… С нею и в бой шел… Были песни Кавказские, Туркестанские, Сибирские, в песне вылилась и отразилась вся наша военная история, это – путь славы, запечатленный великим народом-артистом… В песнях этих, в лихом, пьяном, – да, господа, что греха таить, часто и пьяном, – загуле мы сливались с народами чужеземными, мы принимали их обычаи, им давали свою великую Русскую душу… Азиатские народы внесли в наши грубоватые русские нравы восточную цветистость речи и деликатность манер… Бывало, обведешь глазами собравшихся гостей, увидишь друзей, – генерал подмигнул Акантову – и скажешь: «Аллаверды… Стрелки!»…
От стола дружно ответили:
– Якши йоль!..
– Хорошо, господа молодежь!.. А вытравили эти обычаи, сменили вольную русскую песню на воспевание коминтерна, на величание «великого, любимого вождя народов, товарища Сталина», заменили Русский гимн интернационалом, и, вместо храброго Русского войска, стало стадо… Отлетела душа армии, осталось одно грязное, немытое, трусливое, похотливое тело… И былой лихой военный кутеж сменился пьянкой, безобразной пьянкой красноармейца-раба, затравленного политическими комиссарами… с доносами… убийствами из-за угла… с кровью…
В зале стало тихо. Углы тонули в тени, и в них поблескивала парча знамен и серебро труб и копий…
– Еще, господа, – продолжал генерал, – смягчала нас цыганщина. Чисто русское явление… Когда доходила молодая тоска до предела, когда от любви ли неразделенной, от обиды ли горькой, от тоски ли по дому, по семье, – ведь, не легка была казарменная обстановка, – доходила молодая душа до точки, когда хотелось ей пожаловаться, попечаловаться кому-нибудь и пьяными слезами залить горе-тоску, ехали к цыганам, а там такие песни!.. Ну-ка, Миша, угости нас гитарой…
Миша, стоявший у буфета и внимательно слушавший генерала, вытянулся, покраснел, улыбнулся, выбежал из зала, и сейчас же вернулся обратно. Гитара позванивала струнами в его руках…
