Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
После того как Штайнер объяснил мне, как он намерен возобновить наступление после перегруппировки, даже и без 7-й танковой дивизии, я выехал обратно по пути следования, который я установил для этой дивизии, но не увидел ни души. До меня начало доходить, что либо дивизия была задержана, либо действовала где-то еще.
На другой дороге мне повстречались отряды пехотинцев и артиллерии на конной тяге. Когда я спросил у них о 7-й танковой дивизии и что вообще здесь происходит, я узнал, что две ночи назад южный фланг группы армий Хейнрици удирал на запад через Шорфскую пустошь и в течение этого дня, 28 апреля, должен выйти на фланги Фюрстенберга, где этой артиллерии нужно заново окопаться.
Меня чуть удар не хватил! Во время нашего разговора прошлым вечером Хейнрици и слова мне не сказал об этом организованном отступлении — уже тогда развернувшемся в полную силу. Так что 7-я танковая дивизия тоже находилась где-то в совершенно другом месте — и по этой самой причине он так настойчиво требовал, чтобы корпус Хольсте был также передан ему.
Примерно в восемь часов я вернулся в наш оперативный штаб, чтобы посовещаться с Йодлем об этой полностью изменившейся ситуации, в соответствии с чем наш лагерь — самое позднее на следующий день — будет беззащитен и сдан русским. Я приказал Хейнрици и генералу фон Мантейфелю встретиться со мной севернее Нойбранденбурга, а затем уехал, Йодль же впервые очень жестко поругался с начальником штаба этой группы армий [ «Висла»]. Во время этой поездки на Север я наконец нашел 7-ю танковую дивизию, а после продолжительных поисков — и штаб дивизии. В этот момент там находился связист группы армий, штабной офицер инженерных войск, который как раз показывал на карте командиру дивизии следующие этапы отступления и дистанции продвижения на каждый день. Этого мне только и не хватало: услышать подобный генеральный план отступления группы армий, о котором ни ОКВ, ни фюрер, ни генерал Кребс даже и не подозревали. Этот приказ был отдан в тот вечер, когда я уехал из штаба группы армий, значит, к тому времени он уже был принят. Его появление, без согласия ОКВ и даже самого фюрера, было результатом моей искренней беседы с Хейнрици, который сделал вывод, что фюрер уже не в состоянии вмешиваться в ситуацию и что, таким образом, он может делать то, что считает целесообразным, а его основным стремлением было переправить свою группу армий через Эльбу и сдать ее американцам. Все это я узнал лишь позднее, от преемника Хейнрици; сегодня я знаю, что его начальник штаба, генерал фон Трота, — которого я уволил в тот же вечер — был организатором этого генерального плана.
Так или иначе, в соответствии с этим приказом 7-я танковая армия закрепилась на чисто оборонительной позиции, чтобы уменьшить давление неприятеля на части [Хейнрици], пока они отступали с фронта; к большому изумлению командира дивизии, из-за подобного способа использования танковой дивизии я вышел из себя: она не предназначалась для той унизительной роли, ради которой я принял мучительное решение отобрать эту танковую дивизию у генерала Штайнера в самый момент ее решающего наступления на юге, на которое не только фюрер, но и мы все возлагали большие надежды, особенно принимая во внимание то, чего достиг генерал Венк со своей 12-й армией.
После того как командир дивизии доложил мне обстановку, которая сложилась в результате обвала фронта, — что было сходно по чудовищности с прорывом русских на Одере — я убедил его, что, как к танкисту, оборонительные операции к нему не имеют никакого отношения и что его реальная сила только в контрнаступлении. Он, естественно, согласился, но указал, что подготовка его дивизии для подобного наступления теперь займет слишком много времени. Несмотря на его заявление, я приказал ему использовать его оружие в той манере, для которой оно предназначено, иначе все бесполезно.
Около полудня я неожиданно встретился с генерал-полковником Хейнрици, в присутствии генерала фон Мантейфеля. Наша беседа была весьма натянутой, поскольку я не мог не упрекнуть Хейнрици достаточно жестко за сокрытие его плана отступления от Верховного командования и меня самого. Он не согласился, что подобный план можно было считать отступлением, а сказал только о необходимости отвести свой южный фланг через Шорфскую пустошь на другую сторону; кроме того, все передвижения войск и их действия были предназначены для того, чтобы сократить линию фронта, который находился под полным контролем. Тот план, что показали мне в штабе 7-й танковой дивизии, был всего лишь указанием, подготовленным для штаба инженерных войск для минирования и разрушения дорог, если дело дойдет до краха и т. д. После этого я обрисовал этим господам общую обстановку и положение 12-й армии Венка, частей генерала СС Штайнера и корпуса Хольсте и описал ситуацию на севере и северо-западе Берлина, ставшую уже критической в результате самовольного отвода их южного фланга, что подвергло серьезной опасности тыл танкового корпуса Штайнера. Хейнрици дал мне слово отныне внимательно следить за моими приказами и обещал подчиняться всеобщему командованию. Расстались мы, по крайней мере внешне, хорошо, с моим призывом поддерживать наши давние дружеские отношения и его обещанием этого.
Этим вечером мне не удалось вернуться в лагерь до наступления темноты. По мнению Йодля, положение на севере Берлина, на том самом южном фланге, теперь стало более серьезным, чем раньше. Я долго разговаривал по телефону с генералом Кребсом, находившимся в рейхсканцелярии, после того как фюрер перевел мой вызов к нему, так что лично с Гитлером я поговорить не смог. Телефонная связь была ужасной, постоянно обрывалась. Начальник военной связи, что находился в лагере вместе с нами, объяснил мне, что теперь можно установить только радиосвязь между подвешенной около нашего лагеря на привязном аэростате радиоантенной и радиовышкой в Берлине; все телефонные линии оборваны. До тех пор пока радиовышка находится в руках немцев, чтобы передавать и получать сигналы, и привязной аэростат остается целым, наша связь с рейхсканцелярией будет обеспечена. Помимо этого, у нас еще оставался радиоконтакт со службой связи в бункере фюрера.
На следующий день [29 апреля] Йодль предложил мне эвакуировать наш оперативный штаб. Сначала я отверг это предложение, поскольку не желал рисковать еще дальше отдаляться от фюрера, что обязательно привело бы к потере радиосвязи [голосовой]. То, что нашему пребыванию здесь придет конец, было совершенно очевидно. Вскоре после темноты батарея крупнокалиберных орудий открыла огонь прямо по нам и поддерживала одиночный заградительный огонь всю ночь. В течение вечера Йодлю удалось связаться по радио с Гитлером и доложить фюреру сделанные нами открытия насчет фронта Хейнрици, а также получить его полное согласие со всеми моими распоряжениями против какого-либо дальнейшего отступления группы армий Хейнрици, моим приказом о контрнаступлении 7-й танковой дивизии и т. д.
Около полуночи мне позвонил генерал-полковник Хейнрици и очень резко выразил свое недовольство упреками Йодля в адрес его начальника штаба [фон Трота] и заявил, что ввиду непрерывно ухудшающейся обстановки, о которой он узнал из нашего разговора, он приказал своей группе армий возобновить отступление. Я сказал ему, что его поведение — вопиющее неповиновение, для которого нет ни малейшего оправдания. В таком случае, ответил он, больше не намерен нести ответственность за командование войсками. Тогда я отстранил его от командования этой группой армий и приказал передать дела старшему командиру армии, генералу фон Типпельскирху. Я сказал ему, что должен проинформировать о его отставке фюрера, и закончил разговор.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54
