— Прости, друг, — выдохнул Михаил.
Он поднялся, медленно добрел до кровати, стянул с нее одеяло и накрыл им Джимми.
— Господи, Милана! — вскрикнул Грибин и ринулся к выходу.
Вдруг он почувствовал, как что-то вцепилось ему в ноги. Потеряв равновесие, Михаил упал ничком, больно ударившись грудью и подбородком. Во рту засолонело. Пришедшая в себя Даша с истошным криком прыгнула ему на спину и вгрызлась зубами в шею. Боль пронеслась вдоль позвоночника, оставляя колючий след. На секунду Михаил почувствовал себя медведем, в холку которого вцепился охотничий пес. Он махнул назад рукой, пытаясь скинуть с себя рычащую борзую, но только цапнул воздух. Даша впилась зубами глубже. Стиснув до скрежета челюсти, Михаил встал на четвереньки, затем поднялся на ноги и, не видя пути застланными от боли глазами, ринулся вперед. Визжа, Даша схватила его за шею. Сжав кадык, она сцепила руки в удушающий замок и задергала локтем, пытаясь вдавить адамово яблоко. Задыхаясь, Михаил махал руками, вращаясь волчком. От напряжения надулись вены. В глазах быстро темнело. Жар бил в виски, слабли ноги, колени подгибались, тело тяжелело. Грибин открыл рот, пытаясь глотнуть воздух, но тот отказывался входить в пережатую гортань. Закашлявшись, он потерял ориентацию и попятился назад, влекомый Дашиным весом. В ушах загудело, но даже через гул был слышан хруст сухого дерева. Перила треснули, открывая дверь в пустоту. Два человека, на мгновение задержавшись, рухнули.
— Все, — промелькнула в голове Грибина.
Глухой удар. Стальная хватка ослабла. Руки вновь стали мягкими, девичьими. За спиной хрипело, булькало. Грибин открыл глаза. Все вокруг было покрыто туманной пеленой.
— Линзы, — вяло подумал он. — Вылетели, наверное.
Он перекинулся вправо. Тело едва слушалось.
— Странно, что это?
Он пошарил рукой и наткнулся на что-то дышащее, теплое.
— Даша? — просипел Грибин.
— Миша, — шипящие звуки вспороли барабанные перепонки, — я вам не прощу…
— А-а! — взревел Михаил.
Звук, отражаясь от стен, потянул за собой боль, страх, отчаяние. Что-то теплое под рукой вздрогнуло и испустило долгий свистящий выдох. Тишина смела остатки эха, зазвенев комариным писком. Грибин нащупал Дашино лицо, длинные ресницы пощекотали ладонь и послушно сомкнулись, повинуясь неловким пальцам. По щекам Михаила потекли слезы. Он оперся на колено, выпрямился. Ухватившись за рядом стоящий стул, Грибин подтянулся и встал во весь рост. Опершись о спинку, сделал шаг и почувствовал, как боль огненным кинжалом врезалась в колено. Михаил охнул, но тут же ощутил, как от боли мысли обрели ясность.
— Мила? — пробормотал Грибин осипшим голосом, откашлялся и уже громко прокричал: — Мила!
Отклика не последовало, лишь вновь разыгравшееся эхо звонко повторило последний слог. Вытянув вперед руки, приволакивая больную ногу, Михаил добрел до лестницы. Схватившись за перила, он, с трудом переступая ступеньки, поднялся наверх. Дверь Дашиной комнаты была открыта. Нащупав выключатель, Михаил нажал клавишу, и тьма рассеялась. Подслеповато щурясь, он осмотрел помещение и заметил на полу нечто серо-голубое, а рядом, впритык, какой-то белый квадрат.
— А еще девочки, — подумалось Грибину.
Михаил сделал несколько шагов и тихо, словно боясь разбудить кого-то, позвал:
— Милана, Мила, ты здесь?
Сделав еще шаг, он запнулся больной ногой и вскрикнул. Переведя дух, дождавшись, когда отступит боль, Михаил аккуратно уселся на пол и зашарил руками. Пальцы коснулись ткани.
— Одежду разбросали. Так и упасть недолго, — отрешенно пробормотал он и потянул ткань на себя.
Она не поддалась.
— Придавили чем, что ли?
Грибин потянул сильнее, и вся груда, как ему казалось, разбросанной одежды сдвинулась. Белый квадрат съехал в сторону, и из-под него показалась радужная копна.
— А! — закричал Михаил и судорожно отполз назад, не обращая внимания, на вернувшуюся боль в колене. — Мила!
Он быстро пополз обратно, отшвырнул непонятный квадрат, который оказался подушкой, схватил девушку за плечи и с силой начал трясти худенькое тельце:
— Мила, Мила, ты слышишь меня?! — неистово кричал Грибин, но та моталась в его руках тряпичной куклой, лишь изредка похрустывая позвонками.
Выбившись из сил, он прижал Милану к себе и прильнул ухом к ее губам в надежде услышать хотя бы дыхание. Девушка не издавала ни звука, только ее холодный заостренный носик коснулся виска Михаила. Грибин отпрянул, уставился невидящими глазами на бледное лицо девушки и явственно услышал в своей голове: «Ну, тихо, тихо, скоро все закончится…»
— Она тебя душила, — сжимая в объятиях бесчувственное тело, завыл Михаил, раскачиваясь из стороны в сторону, — подушкой душила, а я, дурак, не догадался.
Он погладил трясущейся рукой разноцветные волосы.
— Она сказала, ты спишь. — Он утер рукавом мокрое от слез лицо, осторожно уложил голову девушки на подушку, скрестил ей руки на груди и прошептал: — Спи, спи спокойно. Я не буду тебя тревожить.
Сколько времени потребовалось Михаилу, чтобы доковылять до своей комнаты, он не заметил. Распухшее колено плохо сгибалось и простреливало острой болью до самого бедра. В ушах стоял звон, разбавленный стуком крови в висках. Присев на край кровати, он медленно выдвинул ящик тумбочки, достал очечник, со щелчком открыл его и водрузил на нос очки. Размытые очертания предметов в мгновение стали отчетливы. Грибин потянулся к торшеру, щелкнул выключателем. Мягкий свет упал на его руку, осветив кроваво-красную ладонь и рукав рубашки, на котором бесформенными кляксами бурели пятна. Михаил отдернул руку от светильника, словно это был не электрический бытовой прибор, а погребальный костер, обдавший тело обжигающим пламенем. Он вскочил, сердце бешено заколотилось, колено вновь нестерпимо заныло. Скривившись то ли от боли, то ли от отвращения, Михаил допрыгал на одной ноге до ванной комнаты. Там он взглянул на себя в зеркало и ахнул. Лицо, шея, грудь — все было перепачкано запекшейся кровью. Рыча, сорвав с себя одежду, Грибин включил душ, забрался под теплые струи и с остервенением, будто желая протереть себя до дыр, стал возить по коже жесткой, колючей, как иглы ежа, мочалкой. По белой чаше душевой кабины побежал красный ручеек, закручиваясь водоворотом сливного отверстия. Почувствовав себя немного лучше, Михаил перетянул колено полотенцем и, оставляя на кафеле мокрые следы, прошлепал обратно в спальню. Вынимая из шкафа сменную одежду, он краем глаза заметил, что правая портьера чуть дернулась. На секунду Грибина взяла оторопь. Но промелькнувшая мысль позволила немного расслабиться:
— Нет, я здесь один. Этого не может быть. Все мертвы. — Он нервозно улыбнулся, и от этой улыбки внутри пробежал холодок.
Натянув майку и штаны, он отодвинул штору и надавил на стену, та мягко, бесшумно отъехала в сторону, образовав небольшую щель. Проход загудел и обдал мокрое лицо Михаила ледяным дыханием, пахнущим сыростью и вековой плесенью.
