Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Фотография на первой странице, сопровождающая ее история, а также шум, поднятый по этому поводу, сделали меня знаменитостью. А знаменитости у нас воспринимаются как общая собственность. Их воспринимают не как людей из плоти и крови, а как некие символы. На них рисуют карикатуры, критикуют и обсуждают в таком духе, в котором никогда не говорят о просто богатых и могущественных людях. Мы любим наблюдать за взлетом чьей-то популярности, но еще больше – за ее падением. Тогда я не понимала всего этого так отчетливо, как понимаю сейчас, но зато я немедленно заметила, что окружающие стали относиться ко мне иначе.
Встречаясь с кем-то в первый раз, я обнаруживала, что у моего визави уже имеется целый набор предубеждений в отношении меня. На встрече в Пекине весьма важный китайский министр спросил: правда ли, что я – самая богатая женщина в США? Старые знакомые также меняли свое отношение: они внимательнее присматривались ко мне, стараясь выяснить, насколько я изменилась в результате обретения популярности. Некоторые считали, что знаменитости отличаются от всех прочих людей, в том числе от них самих. Некоторые вообще больше не хотели со мной общаться. Они видели перед собой «Карли Фиорину, самую влиятельную бизнес-леди США».
Некоторые индийские племена верят в то, что фотография может похитить душу человека. Почти то же происходит со знаменитостями: чем больше их фотографируют, тем меньше они видимы для окружающих. Несомненно, популярность открыла мне те двери, которые раньше были закрыты. Это открыло новые возможности и для компании. Я благодарна за это, но все же быть знаменитостью – значит оказаться в одиночестве.
Когда мама увидела меня на обложке Fortune, она уже была больна, причем, как оказалось, больна более серьезно, чем кто-либо мог представить.
Мама была одной из самых сильных личностей, которых я когда-либо знала. Ее тяга к жизни казалась неодолимой, поэтому все мы были уверены, что она поправится.
Она заболела в январе, когда впервые пожаловалась на боли в запястьях и коленях. Всю весну и лето она становилась все слабее и слабее, теряла аппетит, не желая пробовать даже свои любимые блюда. В августе она с отцом планировала остановиться у нас в Нью-Джерси на несколько недель, но вместо этого позвонила и со слезами в голосе сказала, что очень больна. Я поехала домой, и в промежутках между хождением по специалистам и сдачей анализов мне удалось убедить ее в необходимости пригласить сиделку на целый день. В последующие месяцы мне тоже не реже раза в две недели приходилось ездить в Калифорнию.
Всю жизнь мама отличалась на редкость независимым характером. Всю жизнь она боялась того, что когда-то не сможет позаботиться о себе или станет в тягость окружающим. Она всегда сопротивлялась лечению и отказывалась принимать лекарства от болезни, которую все считали ревматоидным артритом. Мама худела и теряла силы очень быстро. Мы перенесли ее кровать на первый этаж, в гостиную, чтобы ей не приходилось подниматься по лестнице. Но каждый раз, когда я приезжала домой, она заявляла, что в этом нет никакой необходимости.
Когда мама впервые увидела Fortune с моей фотографией на обложке, она не могла расстаться с этим номером. Я искренне благодарна журналу, ведь его сотрудники сделали ее счастливой.
– Мне бы так хотелось, чтобы ты жила в Калифорнии. Я так скучаю по тебе.
– Мама, я тоже хотела бы этого. Но моя жизнь связана с восточным побережьем. Но ты ведь знаешь, когда я тебе понадоблюсь, я сразу же приеду.
– Да, я знаю, но все равно было бы здорово, если бы ты жила поблизости.
И с отсутствующим взглядом она добавила:
– Как знать, может быть, когда-нибудь ты станешь исполнительным директором Hewlett-Packard.
Не знаю, почему она назвала именно эту компанию. Мы никогда не говорили о ней. Поэтому я рассмеялась и заметила, что чудес на свете не бывает. Но она серьезно ответила:
– Как знать, как знать! Карли, все может случиться.
В ноябре она снова легла в больницу. Я сказала сестре, что буду приезжать каждую неделю. Когда Клара сказала об этом маме, та настаивала, чтобы я отказалась от столь частых визитов. Но я все равно приезжала, каждый раз немало удивляя ее своим визитом. После недели всевозможных анализов ей сделали диагностическую операцию. Наконец, врачи сообщили, что она больна острым васкулинитом. Все мы почувствовали колоссальное облегчение. Это оказался не рак, и врачи были уверены в позитивном исходе лечения. Уезжая, я была настроена весьма оптимистически. Но через десять дней она умерла.
После операции я звонила маме четыре-пять раз в день. Поэтому мне казалось, что я должна почувствовать перемену в ее голосе, если случится что-нибудь плохое. Около полудня 30 ноября мы с Беном Вервайеном поднялись на борт корпоративного самолета, чтобы лететь в Европу. Прямо перед посадкой я позвонила маме и сказала, что лечу на несколько дней в Европу и скоро вернусь. Когда мы прощались, она сказала, что восхищается мной. Это были последние слова, которые я от нее услышала.
Через четыре часа после начала полета я решила позвонить в Калифорнию. Это было очень необычно, ведь раньше я не делала личных звонков с борта самолета. Но в тот раз что-то словно подтолкнуло меня. В больнице к телефону наконец подошла моя сестра и сказала: «Мама приняла решение. Она хочет уехать домой, прекратить принимать таблетки и отказаться от еды и питья». «Пожалуйста, ради всего святого, дай мне поговорить с ней!» «Она не хочет. Когда ты приедешь, она поговорит с тобой».
«Тогда хотя бы уговори ее пить, пока я не приеду!» Но моя мама хотела контролировать свою смерть, как она контролировала свою жизнь, поэтому она отказалась.
Мой худший кошмар стал явью. Мама умирала, а я не могла быть рядом с ней. Где-то над Атлантическим океаном, ночью, я лихорадочно соображала, как быстрее попасть в Калифорнию. Я просила пилотов развернуться, но для обратного полета у нас не хватало горючего. Когда мы приземлились в Чипхольском аэропорту неподалеку от Амстердама, я купила билет на первый же рейс до Калифорнии. Но он вылетал только через шесть часов. Потом оказалось, что в самолете обнаружилась поломка и вылет был отложен еще на три часа. Все это было похоже на ужасный сон, в котором бежишь-бежишь куда-то и никак не можешь добежать.
В течение всех этих нескончаемых часов ожидания я снова и снова спрашивала себя: «Почему? Почему она не захотела говорить со мной?
Почему не сказала мне о своем решении? Боже, что же такое я сказала или сделала, что побудило ее отказаться от борьбы за жизнь?» Может быть, она не могла слышать моих слез. А может, не хотела выслушивать все мои уговоры отказаться от этого ужасного намерения. Наверно, я не услышала в ее последних словах чего-то важного. Я никак не могла найти ответ на эти вопросы, равно как не могла простить себе того, что не поняла: она решила умереть. Я должна была быть рядом с ней.
Я пыталась сохранять самообладание, пока мы не приземлились в Сан-Франциско, почти через сутки после моего последнего звонка в больницу. Когда самолет коснулся земли, я увидела на горизонте огромную сверкающую луну. И как всегда, когда мне приходилось видеть полную луну, я заплакала. Ко времени, когда я добралась домой, мама была уже в коме. Я просидела возле ее постели всю ночь, и в пять утра она умерла. Надеюсь, она знала, что я рядом. Надеюсь, она слышала, как я снова и снова шептала: «Я люблю тебя, я люблю тебя». Надеюсь, она чувствовала свою руку в моих ладонях. Я никогда не узнаю, так ли это, но когда она умерла, по ее щеке скатилась одна-единственная слеза.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
