Написание книги – это тоже трудный выбор. Например, приходится решать вопрос, о чем или о ком лучше умолчать. Когда я собиралась писать эту книгу, перед моим мысленным взором проходили люди, места и события. Я проводила наедине с воспоминаниями много часов и много раз снова и снова благодарила людей, изменивших мою жизнь. Я очень хотела бы упомянуть всех, но книга – это не дневник.
Я прошу прощения у тех, кто расстроится, не увидев на этих страницах своего имени. Надеюсь, их утешит мысль о моей непрекращающейся внутренней борьбе, мучительных попытках вспомнить те или иные события, понять, будут ли они интересны читателям. Иногда я вообще сомневалась, стоило ли браться за эту книгу. Поэтому я хочу поблагодарить тех, кто всегда верил в мой успех, поддерживал меня, а иногда и проявлял настойчивость. Фрэнк читал и перечитывал каждую страницу много раз. Клара Снид, самый литературно одаренный член нашей семьи, дала мне много полезных советов, а также прочитала второй вариант рукописи и высказала критические замечания. Мои золовки, Клаудия Байер и Урсула Филдмен, неизменно оказывали мне помощь и поддержку. Дебора Боукер, Роллинс Эмерсон, Кейти Фитцджеральд, Барбара Маркин, Дэн Планкетт, Кэрол Спурье и Ричард Ульман потратили немало времени на эту книгу, проявили необыкновенную заботу и доброжелательность ко мне. Особенно глубокую благодарность мне хотелось бы выразить Адриану Закхейму.
Пролог
В конечном счете, совет директоров не посмел встретиться со мной лицом к лицу. Они не поблагодарили меня за работу и не попрощались. Они не объяснили ни своего решения, ни соображений, приведших к нему. Они не поинтересовались моим мнением о продолжении преобразований и не пригласили принять участие хотя бы в некоторых из них. Попросив меня приехать в Чикаго на совещание, они заставили меня ждать в номере отеля более трех часов. Во время этого ожидания я поняла: что бы ни произошло дальше, это будет поворотным пунктом в моей жизни. Наконец, мне позвонили и предложили прибыть на совещание. Спускаясь с двадцать четвертого этажа на первый, я вспоминала лицо каждого члена совета директоров. Я не знала, чего мне ждать, но предполагала, что это выяснится во время личной встречи. И уж никак не ожидала, что войду в пустую совещательную комнату. Там были всего лишь два специально делегированных члена совета и юрист компании. Председатель комитета по общему надзору и управлению сказал: «Карли, совет решил поменять топ-менеджера. Мне очень жаль». Я знала, что сам он выступал против такого решения. Затем новый председатель совета директоров заявила, что им нужна моя помощь, чтобы наилучшим образом преподнести эту новость общественности. Они надеялись, что я заявлю, будто ухожу по собственному желанию. Я поинтересовалась, когда же я должна сделать такое заявление. «Прямо сейчас». Вся встреча продолжалась меньше трех минут. Я попросила несколько часов на размышления и покинула комнату для совещаний.
Я глубоко убеждена в том, что в любой ситуации лучше всего говорить правду, невзирая на последствия. Менее чем через два часа я отправила электронное письмо новому председателю совета директоров, сообщив, что скажу правду – они уволили меня. Делая заявление для прессы, я сказала: «Хотя мне очень жаль, что мое мнение по поводу реализации стратегии компании разошлось с мнением совета директоров, я уважаю их решение. HP – великая компания, и я желаю всего наилучшего ей и ее сотрудникам».
В общем-то, я всегда знала, что когда-нибудь могу потерять работу. Игра шла по-крупному, в ней были замешаны интересы могущественных людей. Но я никогда не думала, что все может закончиться таким образом. Вот-вот наши усилия должны были принести плоды, и совет директоров не мог этого не знать. Мне очень хотелось собрать мою команду еще один, последний раз и сказать им, как я горжусь всем, что мы сделали вместе. Мне было очень больно не иметь возможности даже попрощаться с ними.
Было ясно, что эта новость окажется на первых страницах всех деловых изданий. Я была одной из немногих женщин, занявших столь высокий пост, и к тому же обладала сильным и твердым характером. Многие вещи я воспринимала не так, как другие. И вот теперь все критические замечания в мой адрес должны были зазвучать с новой силой. «Она слишком самоуверенна». «Она ничего не понимает в маркетинге». «Она стремится контролировать всех и вся». «Она слишком стремится к публичности». «Слияние было ее идеей, и теперь очевидно, что это была ошибка». «Она слишком властная и мстительная, сотрудники не любят ее». Это будет продолжаться бесконечно долго, и никто не примет во внимание достигнутые мной успехи. Критика окажется «на грани фола» и будет направлена против меня лично.
Все это было мне известно, когда 9 февраля 2005 года я делала для прессы заявление о своей отставке. Однако на деле все оказалось еще хуже. Это ранило меня, но моих друзей и близких это ранило еще сильнее. Мне было одиноко, но не более чем обычно за последние шесть лет. Я чувствовала глубокую печаль при мысли, что члены совета директоров, которых я знала не один год и которым доверяла, не сочли нужным выказать мне элементарное уважение, посмотрев в глаза и сказав правду. Мне казалось, что меня предали; ведь некоторые члены совета директоров не стеснялись рассуждать об этом за пределами комнаты для совещаний, невзирая на явное нарушение принципа конфиденциальности.
Я глубоко переживала все это, но ничего не боялась. То, что я сделала, было правильно, и я пожертвовала всем, чтобы совершить то, во что верила. Конечно, были и ошибки, но у кого их не бывает? Я не хотела бы ничего изменить в прошлом и по-прежнему оставалась сама собой.
1. Дар моих родителей
Конец истории во многом зависит от того, как она начиналась. Поэтому начну с рассказа о моих родителях. Моя мать, Маделон Монтроз Джерженс, была единственной дочерью слесаря-сборщика на заводе Форда и очаровательной женщины, француженки по происхождению, по имени Клара Холл. Они жили в Россфорде, штат Огайо, где проживало множество иммигрантов из Европы. Клара умерла от рака желудка, когда моей матери едва исполнилось десять лет. Она вспоминала, что бабушка умирала мучительно, и это стало тяжелой травмой для маленькой девочки. Она вспоминала о ней, как о красивой, любящей и утонченной женщине, часто переходившей на французский и хотевшей более культурной и счастливой жизни для своей дочери. Ее отец был совсем другим. Упрямый, неразговорчивый, прагматик до мозга костей, он очень быстро женился во второй раз после смерти бабушки. Мама никогда не называла мне имя мачехи, да и та совершенно не интересовалась падчерицей. Поэтому ее детство было одиноким и несчастным. Когда она сама стала матерью, то отказалась вспоминать о той поре своей жизни, только часто молилась за свою мать. Казалось, ее жизнь началась только после ухода из родительского дома.
