— Обязательно. Сегодня же! Извини, что побеспокоил. Пойду-ка я работать.
Кирпичников встал и повернулся к выходу. Меркулов степенно, но достаточно скоро остановил его:
— Постой, Пётр… рад, что ты так — по-мужски. Мы не забываем, что вместе с тобой делаем одно дело. И ты далеко не последний среди тех, кто кует победу. И не только мы об это знаем… Сверху нам тоже напомнили, но сам понимаешь, решать не мне. Материалы следствие подготовит, уж не взыщи, какие получатся. А что сын раскаялся, как ты считаешь, — это хорошо… Но история и вправду неприятная — развоняется на всю округу. И ребят, наверное, придётся наказать. Я тебе одному из всех родителей это говорю — ты с нами вместе пот льёшь.
— Спасибо, Всеволод, — попрощался Кирпичников и, уже больше не оглядываясь, пошёл к себе.
Он был по-своему благодарен наркому, что тот на словах проявил какое-то участие, но и обнадёживающего ему не сказали ничего. Из разговора стало ясно одно — неприятности только начались.
Выйдя из приёмной, Пётр Иванович, по привычке немного переваливаясь и чётко фиксируя каждый шаг, пошёл по ковровой дорожке, протянутой вдоль длинного коридора в другое крыло здания, где находился его кабинет. Он вдруг снова отчётливо услышал слова Меркулова: «…мы вместе с тобой делаем одно дело… ты с нами вместе пот льёшь…»
Невольно всплыло в памяти, как в начале войны, в этом же коридоре, он увидел, что конвоир ведёт навстречу арестованного. Как будто снова послышался окрик охранника, обращённый к заключённому: «Встать!… Лицом к стене»!
«Лицом к стене» повернулся человек в генеральском мундире со споротыми нашивками. Наблюдательный Пётр Иванович с трудом признал в поникшем военном, с синим от побоев лицом и не закрывающимся беззубым ртом заслуженного боевого генерала Дмитрия Павлова — уже несколько дней шло следствие против руководства Западным военным округом, не сумевшим остановить стремительное продвижение немцев к Москве.
«Да уж, одно мы с тобой дело делаем, товарищ заплечных дел мастер… один пот вместе льём».
С запоздалым стыдом и внезапно пришедшим раскаянием Кирпичников вспомнил, как в январе 42-го на оборонном заводе в Молотове[14] он, ни секунды не раздумывая, отдал под трибунал начальника цеха за задержку на одни сутки выпуска из ремонта пяти орудий. Отдал, как он тогда считал, ради Победы. Отдал, как пожертвовал пешку в шахматной партии.
* * *
День спустя Кирпичников снова позвонил к Меркулову:
— Приветствую, Всеволод…
— Доброго здоровья, Пётр. Что у тебя?
— Давеча я обещал поговорить с женой, не знает ли она кого-то из старших, кто мог поучать Феликса и его друзей.
— Да-да.
— Ничем я тебя, к сожалению, не обрадую. Она ничего не знает.
— Ну что ж, оставим это решать следствию.
— Будут ещё какие-нибудь вопросы, постараемся с женой вам ответить.
— Учтём. Обязательно учтём. До свидания, Пётр.
— До свидания, Всеволод.
Вопросы о неведомом взрослом руководителе следователи задали родителям всех обвиняемых кроме Микоянов. За семью Анастаса Ивановича отдувался Василий Даранов. Но ни чекисты Зубалова, ни родные арестованных не смогли облегчить поиск несуществующего врага, охоту на которого объявили на площади Дзержинского.
* * *
В большом кабинете, за внушительным столом, сидел следователь с погонами генерал-лейтенанта. Не шибко густые волосы с жидковатым чубом он укладывал набок, с пробором. Из-за немного отвислого подбородка в чертах генеральского лица проглядывалось что-то лошадиное. Серго, вызванный на допрос, уже не менее часа отсиживал зад, изредка поёрзывая на стуле. После того как он выполнил начальные формальности — рассказал свои данные — о нём напрочь «забыли». Не задавая арестанту вопросов, чекист занимался своими делами — что-то записывал в толстую общую тетрадь, поскрипывая пером и бормоча под нос… разговаривал по телефону… покидал кабинет, предварительно спрятав документы в сейф, а возвратившись, снова извлекал бумаги на стол и, наконец, пил чай, втягивая в себя кипяток с тонким присвистом. Юный заключённый, с удивлением наблюдавший за этими манипуляциями, никак не мог отделаться от ощущения, что он здесь совершенно лишний. Между тем допроса подследственный очень ждал, втайне надеясь, что прояснится, когда же его отпустят домой.
Дверь в очередной раз открылась, и в комнату зашёл Влодзимирский. Он уселся на стоявший левее Серго кожаный диван, чуть отодвинув ногой закусочный столик. Генералы заговорили о своём, и мальчишка подумал, что до него очередь дойдёт, наверное, ещё не скоро. Постучали. Влодзимирский рыкнул:
— Да.
Возник младший лейтенант. Не опираясь на каблуки, он просеменил по коврам к секретарскому столику с пишущей машинкой и толстой кипой бланков сбоку от неё.
Снова тихонько предупреждающе постучали — это официантка принесла начальству дымящиеся фарфоровые чайники, сахарницы, тарелки с сушками и блюдечки с нарезанным лимоном. Обслужив генералов, она подала мальчишке пустой чай и неслышно удалилась.
Хозяин кабинета откашлялся и, не глядя на Серго, заблеял:
— Обвиняемый, меня зовут Николай Степанович Сазыкин. Я заместитель товарища Влодзимирского и тоже являюсь следователем по твоему делу. Сейчас я прочту обвинительное заключение:
— Гражданин Микоян, Серго Анастасович… предъявляется обвинение в соучастии в антисоветской террористической организации «Четвёртая Империя»… обвиняетесь по статье Уголовного Кодекса РСФСР 58-10, через статью 19… обвинительное заключение подписано генеральным прокурором СССР товарищем Горшенинным… Поясню, за твою доказанную преступную антисоветскую деятельность, согласно статье 58-10 УК РСФСР, предусмотрено наказание до 10 лег лишения свободы с конфискацией имущества и отбыванием наказания в исправительно-трудовых лагерях особого режима. Поскольку преступление совершено в группе, что предусмотрено статьей 19 УК как отягчающее вину обстоятельство, наказание может быть усилено вплоть до расстрела.
На секунду в комнате стихло.
— Тебе ясны предъявленные и доказанные обвинения? — монотонно протренькал следователь.
— Да, мне понятно, но у меня нечего конфисковывать и потом… я не согласен! — От волнения мальчишка побелел и стал заикаться больше обычного.
— А вот, давай-ка, мы и разберёмся, с чем ты не согласен?
— Я ни в какой антисоветской организации не участвовал.
— Интересно, а что же тогда, по-твоему, представляет собой тайная организация «Четвёртая Империя (Рейх)» с «рейхсфюрером» во главе? — продолжал давить тонкоголосый Сазыкин.
— Это была игра.
— И как вы в неё играли, в эту игру?
— Мы пять месяцев играли в «тайную организацию», но мы не присваивали никаких немецких названий и званий. У нас вообще не было никаких званий, кроме звания «лидера» у Володи Шахурина. И мы ничего плохого не делали. Мы просто соревновались, кто лучший в спорте, в вождении автомобиля, в стрельбе, в математике. Это уже потом произошло, о чём вы говорили. Шахурин предложил дать организации такое название… Когда мы встречались у него на квартире, всегда видели одно и то же — Володя ходит по комнате, читает нотации, глядя в потолок, и никому не дает слова сказать… В такие моменты он бывал будто не в себе — мне даже скучно становилось, и я потихоньку какую-нибудь книжку брал и незаметно читал… Так и с этими «фюрерами». Пока говорил, мы слушали, а потом он выбрал название «Четвёртая Империя (Рейх)», но оно никому не понравилось, и мы отказались подписывать протокол.
