– В чём дело?
Влад медленно достал запаянный в пластик документ, где под вензелями Её Величества черным по голубому было каллиграфически написано «придворный художник» и «рыцарь Большого креста». Для полисмена это означало – «оказывать всяческое содействие». Причём с тремя восклицательными знаками. Служивый почтительно вернул пропуск Рощину и произнёс уже совершенно другим тоном:
– Чем могу помочь, сэр?
– У меня срочный заказ королевы Елизаветы Второй… -кратко ответил Влад.
– Спасибо, сэр. Но я знаю, как зовут нашу королеву, – констебль не опустился до раболепия. – Чем, именно я, могу вам помочь?
– Открыть эту дверь. Нужны кисти, краски…
– Понял, – кивнул полисмен. – Подождите минутку, я свяжусь с участком из машины.
Связь, и правда, продолжалась не дольше минуты. Констебль высунулся в открытое окошко и гаркнул по-военному, на весь перекрёсток:
– Сэр, сейчас сюда подъедет наш сержант, а директора и владельца магазина уже ищут.
* * *
Рощин поймал на полотно сдвоенный сухой стук копыт – топ-топ. Как какой-то неведомый морок, с картины доносился даже серовато-мутный звук поднимающейся пыли над колеёй. Великолепные всадницы, одна немного впереди другой, пустили своих коней в медленный галоп. Куда-то через левое плечо зрителя. Влад замер с кистью в руке, да-да, он услышал и негромкую беседу знатных наездниц, лишь слов не разобрать. Ветерок, гуляющий на лугу, относил фразы в сторону. Рощин достиг цели, поставленной на сегодня. Он открыл еще одну тайну истинной живописи. Теперь на его холсты можно было не только смотреть, но и слышать их.
Он писал уже шесть часов, установив мольберт у окна и сдвинув всю лишнюю мебель в другой конец комнаты. Наташа, забравшись с ногами на диван, читала какую-то книгу, стараясь беззвучно переворачивать страницы. Она клятвенно обещала творцу – не мешать до самого аукциона. Вернее, до момента, когда настанет пора выезжать. Даже для упреждающего звонка Глории, девушка выходила в коридор.
– Закончил? – шепотом спросила чуткая Наташа, заметив, что её любимый сел на единственный в номере стул, скрестив руки на груди.
– Ну, может быть, ещё пара штрихов, – эхом отозвался Влад. – Можешь подойти…
Какое там – подойти! Девушка подлетела к картине. Она смотрела на неё несколько секунд, а когда Рощин нетерпеливо заёрзал на своём стуле, вскинула вверх указательный палец и одними губами молитвенно прошелестела:
– Пожалуйста, тихо!
Влад расплылся в улыбке, выждал ещё немного и поинтересовался:
– Ты слышишь?
– Да, – Наташа закивала, часто-часто. – Сначала мелькнула мысль, что мне померещилось. Но нет, всё наяву. Отвожу глаза в сторону – тишина, поворачиваюсь к полотну, к шедевру… копыта – шлёп-шлёп по земле, всадницы какой-то бал обсуждают, ветер шуршит у них в шлейфах. Ещё мне кажется, что картина словно живая. Травинки шевелятся, кони двигаются, и вот эта роскошная дама, что впереди, немного повернула голову к собеседнице и собирается рассмеяться.
– Значит, движение тоже получилось! – воскликнул Рощин. – У меня, видимо, глаз слегка замылился. Так ты говоришь, что они бал обсуждают?
– Точно – бал! – девушка даже в ладоши хлопнула. – Но вот чётких слов расслышать не могу.
– И я тоже… к сожалению.
– Но это же – божественно! – Наташа так и продолжала, не отрываясь, взирать на чудесный холст. – Звуки, движения! Это же невозможно! Как ты это смог нарисовать?! Володенька, какие ещё пару штрихов?! Тут уже всё есть!
– Птичка, а как же мой автограф?
* * *
Биг-Бен по-стариковски громко кашлянул пять раз, и долгожданный вечер торгов настал. До начала схватки кошельков оставалось полчаса, и, по лондонским меркам, уже давнишний знакомый Рощина, младший партнер аукционного дома «Бонэмс» Хаим фон Рамштайн пригласил его вместе с Наташей и Глорией в свой кабинет на рюмочку кальвадоса.
В приватную комнату фон Рамштайна пришлось протискиваться боком, чтобы случайно не зацепить какой-нибудь раритет. Как в тесной лавке антиквара-старьёвщика, всё пространство было плотно заставлено совершенно разношерстной утварью. Несколько огромных китайских напольных ваз, манекен в камзоле вельможи и с криво нахлобученным пыльным париком времён бабушки нынешней королевы, пара готических стульев с узкими высокими спинками, парчовый диван в стиле барокко с отбитой позолотой на подлокотниках, неподъемный кованый сундук. Вдоль стен стояли пять или шесть резных комодов разных стран и эпох, забитые старинными фолиантами вперемешку с современными пухлыми папками деловой переписки. У окна, куда всё же пробивался солнечный свет, вместо письменного стола приютилась высокая конторка из вишнёвого дерева с двумя потрепанными креслами по бокам.
– Как видите, у нас не всегда всё продаётся, – вполголоса заметил Хаим, наполняя крошечные рюмки-напёрстки. И, предложив дорогим гостям рассаживаться, где душе угодно – уже празднично поведал:
– У нас сегодня – не просто аншлаг! Вы видели в зале больше двухсот человек, но это только вершина айсберга, образно выражаясь. На прямой связи с нами через интернет и телефоны еще пятьсот покупателей и их агентов. Я уверен, что это столпотворение вызвано не сомнительным Айвазовским или грустными литографиями Жерико.
– Что за Айвазовский? – поинтересовался Рощин.
– Да шесть небольших картин на тему обороны Севастополя, – скривился фон Рамштайн. – Вам, как своему, скажу: продает потомок шефа британской разведки в позапрошлом веке. Видимо, его прозорливый прадедушка в своё время позаимствовал из архива службы… А вы что?! Даже наш каталог не изучили? Наверно, только на свои полотна любовались?
– Сначала, конечно, на свои, но мне понравился и Теодор Жерико.
– Дайте угадаю, что именно, – прищурился Хаим.
– Пожалуйста…
– Конечно же, «Нищий, умирающий у дверей булочной»!
– Точно, – почти равнодушно ответил Рощин.
– Догадаться-таки нетрудно. Ваш девиз «Простые чувства, простых людей» не врёт. Он полностью отражает ваш стиль, ваш внутренний настрой. Поэтому и Жерико вам близок по духу.
– Всё-таки, почему Айвазовский сомнителен? – Влад пригубил горький напиток. – В Британии всегда привечали маринистов.
– Но этого – особенно! – с жаром воскликнул Хаим. – Ещё бы, перед Крымской войной Британии с Россией он зарисовал все укрепления Севастополя в мельчайших деталях и продал английской разведке. Кстати, он тоже получил орден и звание рыцаря.
– Что значит – тоже?
– Как и вы, – как будто мимоходом, заметил фон Рамштайн, глотнув кальвадос.
– Хотите сказать – я тоже шпионил для этого?! – Рощин струной выпрямил спину.
– Нет-нет, я совсем не хотел вас обидеть. Сейчас такие наивные шпионы, как вы – не нужны, – засмеялся Хаим. – В Лондоне и так всё ваше правительство живёт. И жёны их, и детки. Некоторые обожают к нам заглядывать на огонёк. Правда, сегодня никого из ваших соотечественников не заметил.
