— Я знал, что тебе понравится! — Язон сияет. — Он даже может петь!
— С ума сойти, — говорю я.
И почти решаюсь поцеловать Язона, как со сцены говорят «Родители Антье Шрёдер ждут ее в ресторане Элвиса Пресли». Сначала я даже не понимаю, что это про меня, но Язон командует: «Пошли», сует мою гитару мне в руки, закидывает свою за плечо и тянет к выходу со сцены.
Маму, папу и Клару видно уже издалека, они стоят перед рестораном.
— Антье! — кричит мама, и все трое бегут ко мне.
Мама успевает первой.
— Вот ты где, мы тебя всюду искали! Вы были великолепны, ты и Нелли!
Клара машет пластиковой куклой Элвиса. Папа, задыхаясь, стоит рядом с мамой. За спиной у него гитара, и он удивленно смотрит на гитару за моей спиной. Потом подходит, обнимает и говорит: «С днем рождения!»
Мама недоумевает.
— Разве ты не поздравил ее уже сегодня утром?
Папа жует мундштук трубки.
— Поздравлений мало не бывает! — говорю я поспешно. И выталкиваю вперед Язона. — Это Язон!
— Привет, Язон, — мама протягивает ему руку.
— Хай, — говорит папа, — я папа Антье.
Мне становится не по себе. Клара сдвигает рептильи очки на лоб и смотрит на Язона.
— Антье замужем вот за кем, — сообщает она и машет перед его носом гавайским Элвисом.
— Ах, — говорит Язон и берет второго пластикового Элвиса у меня из рук. — Мне кажется, это его брат-близнец!
Клара секунду не знает, что сказать, а потом забирает куклу у Язона. Она переводит взгляд с одного Элвиса на другого.
— Нет, я думаю — они женаты!
— Точно, — говорю я.
Мама кивает на гитару у меня за плечами.
— Но я думала, твоя гитара у папы?
Я смотрю на папу. Он, как и я, тоже мучительно решает, что же сказать.
— Это мой подарок, — выпаливает он, — мой подарок Антье!
Снимает с плеча гитару и протягивает мне.
— Спасибо! — говорю я.
Мама явно злится.
— Распаковать! — вопит Клара.
Я достаю гитару из чехла. Она точно такая же, как гитара у меня за спиной.
— Тебе еще недостаточно тесно в машине, а, Вольфганг? — мама переводит взгляд с гитары на папу.
— Это на тот случай, если другая сломается! — объясняет Клара маме.
— Нет, — папа выдерживает мой взгляд. — На этой я буду играть, когда Антье согласится поиграть со мной.
Мама качает головой.
— Но ты же совсем не играешь на гитаре, Вольфганг!
По папиному лицу видно, как яростно он кусает трубку.
— Так научусь. Антье меня научит. Мы уже попробовали в дороге.
— Ой, да! — восклицаю я, и на секунду мне кажется, что я и вправду приехала в Грейсленд с папой, а он купил вторую гитару, чтобы играть со мной, что он и вправду мой папа.
— А где Нелли? — я вдруг понимаю, что ее здесь нет.
— Слушает других участников конкурса, — кажется, маму Нелли сейчас интересует меньше всего.
— А где вы ночевали в пути? — спрашивает меня она.
Мне становится не по себе.
Я пробую прочесть по папиному лицу, что же он ей рассказал.
Он складывает губы в трубочку, а потом раскрывает — что же он имеет в виду?
— Луисвилл, — пробую я.
— А, — кажется, мама довольна, — а я уж думала, вы ехали через Лондон?
Почему, интересно папа просто не заорет, что мама ни за что не способна взять на себя ответственность, что с него достаточно и он сейчас же уйдет? Почему он не делает этого в тот самый момент, когда это единственное, что нас может спасти?
А потом вдруг я слышу собственный голос.
— Понятия не имею, — ору я, — понятия не имею, где там ночевал папа, я сбежала от него в Питтсбурге, потому что он так жутко кричал на меня, потом нашла Нелли в Государственном парке, и мы с ней вдвоем поехали в Грейсленд. И я больше никогда, слышишь, никогда не позволю тебе заставить меня делать вместе с папой то, что тебе самой не хочется. Ты его жена, а не я! Он даже не мой отец, и ты переспала с Тони!
Последние слова я кричу прямо маме в лицо. Мама, замерев, смотрит на меня, а потом размахивается и бьет меня по лицу. Мы все стоим так, словно не можем поверить, что все это и вправду происходит. Мама разворачивается и уходит.
Мы молчим, а потом папа говорит:
— Может, пойдем поедим?
Я смотрю на него. А потом хохочу, так сильно, что моя щека там, где ее коснулась мама, вся горит. Язон вздыхает с облегчением.
— Ну, тогда пошли, — говорит папа, идет к белому столу, стоящему на улице у кафе, и садится.
Клара залезает мне на колени и осторожно дотрагивается пальчиком до щеки.
— Почему мама так сделала?
Я глажу ее по волосам.
— У мамы — гормональное нарушение, знаешь, такое, когда не могут слышать правду. И поэтому пускают в ход руки.
— Ага, вот как, — Клара кивает.
Папа заказывает всем сандвичи с жареным арахисовым маслом и бананами.
— Тони не твой отец! — говорит папа, когда мы все жуем. — Поверь мне.
Я смотрю на него, и он не отводит взгляд.
— Правда?
Папа кивает.
— Правда. Мне очень жаль.
Это «мне очень жаль» больно колет в сердце.
— Но у мамы же был роман с Тони?
Понятия не имею, что со мной сегодня — я просто говорю все, что думаю.
Папа снова кивает.
Мы разговариваем так, что по нашему тону Язон, наверное, думает, что мы это о погоде.
— Я думал, что потерял твою гитару, — говорит папа.
— Ты и вправду ее потерял.
— Но не так, как я подумал.
Папа держит сандвич в руке — за последние три минуты он не откусил от него ни кусочка.
Я вижу папу с надкусанным сандвичем в руке и вдруг понимаю, что это совершенно неважно, кто там мой отец.
Я Антье, Антье Шрёдер, иногда Антье-Крантье, иногда замужем за пластиковым Элвисом, иногда рыжеволосая, а иногда блондинка, иногда я дочь Тони-альфонса, а иногда — Вольфганга-любителя железнодорожных справочников.
Но всегда, всегда Антье. Я беру Язона за руку.
Через десять минут возвращается мама. Она подсаживается к нам и говорит: «Привет!» так, словно и не дала мне по роже впервые в жизни вот только что.
Странно, обычно это папа смывается и возвращается так, словно ничего и не было.
