Новость о роковой травме Хогарта пришла к Томми рано утром от того же Алекса.
— Я тебе вчера звонил, — неодобрительно сказал он. — Где ты был? Куда ты, черт побери, провалился? В школе нет, на матче нет…
Томми с мобильником у уха стоял возле холодильника и набирал на блюдце кусочки розовой ветчины. За его спиной сидел истуканом мистер Митфорд. Миссис Митфорд с утра пораньше унеслась в полицейский участок, надев свою лучшую шляпу.
— Вчера? — переспросил Томми, добавляя на блюдце несколько крупных оливок. — Тусовался на собрании анонимных гомиков. Они посоветовали мне пойти и отодрать какую-нибудь малышку, я выбрал Карлу и даже завалил ее, но явилась моя мамаша и принялась макать меня мордой в унитаз.
— Шутишь, — фыркнул Алекс.
— Шучу, — согласился Томми, садясь напротив отца.
— Ты свои бредни записывай, может, напишешь потом роман в духе старого доброго гонзо…
— Тогда не шучу.
Томми свернул ветчину вокруг оливки и отправил получившийся рулетик в рот. Мистер Митфорд сидел неподвижно и смотрел в газету.
— Кит Хогарт провалил матч. Как думаешь, что по этому поводу написать? Если я попытаюсь его оправдать, меня сожрут.
— Почему провалил? — спросил Томми, переставая жевать.
— Потому что на ногах не держался. У него была серьезная травма. Там же, на поле, с него сняли защиту, я вертелся рядом: месиво. Никогда такого не видел. Не колени, а раздутые баклажаны. Херня какая-то. Ума не приложу, где он так навернулся и почему не сказал об этом Опоссуму. Так что мне писать? Предложи что-нибудь.
— Напиши, как есть. Напиши, что видел.
— Так нельзя, — после секундного молчания отозвался Алекс.
— Почему?
— Потому что если я напишу о том, что видел, кое-кто может решить, что я иду против общего мнения. А общее мнение такое: Хогарт кретин, обосравший старания всей школы.
— Даже так?
— А как еще? — заорал Алекс. — На него все надеялись! Он сам лично собрал эту чертову команду после ухода Кленси, он ее тренировал, он был в ответе за все это! Ему поверили, его уважали! А теперь что? Теперь мы полные отсосы в глазах целого округа! Чем выше забрались, тем больнее оттуда падать, да еще и вниз жопой… Лучше бы эту чертову команду расформировали до того, как он приперся сюда из Нью-Йорка.
— Подожди, — остановил его Томми, отодвигая блюдце. — Он виноват, по-твоему?
— А кто еще?
— Сейчас он где?
— В больнице. И не вздумай туда тащиться, Томми, если тебе дороги остатки твоей репутации. Если ты туда явишься, ты плюнешь в морду каждому, кого он подвел, а подвел он многих. И тогда они все развернутся и плюнут в морду тебе. Утонешь.
— Утрусь, — ответил Томми.
Мистер Митфорд поднял спокойные вопрошающие глаза.
— Отпустишь меня? — спросил Томми. — Проведаю друга в больнице.
Мистер Митфорд молча выложил на стол круглые часы, которые из особого чувства стиля таскал на серебряной цепочке, и пальцем постучал по циферблату.
— До трех, — понял Томми. — Хорошо. Вернусь до трех. Спасибо.
Он схватил еще один кусок ветчины с блюдца, засунул его в рот, и выбежал на улицу, забыв про куртку.
Больница «Сан-Себастьян» славилась своим тесным сотрудничеством с католической церковью и неудобным расположением. Ее загнали практически под самую плотину, в самый конец города. За больницей начиналось сплетение бурелома, поваленных деревьев и рухнувших заборов, оплетенных колючей проволокой. Словно в противовес заднему фону с фасада больница обзавелась всем, что позволило бы ей считаться приличным серьезным заведением: удобной, но всегда полностью забитой парковкой, широкими дорожками, вазонами с растрепанными оранжевыми цветами. Был даже какой-то фонтан, но в это время года он не работал. Справа от крыльца, на маленьком дворике с лавочками и урнами, Томми увидел сидящего неподвижно Берта Морана, и соскочил со ступеней — поинтересоваться.
Моран курил в открытую, не смущаясь своим возрастом и присутствием на больничной территории. Гнать его было некому — дворик был пуст.
В руках Моран держал свернутые напополам листок плотной бумаги, и то и дело посыпал его пеплом.
— Привет, — сказал Томми.
— Здорово, жопотрах, — мрачно отозвался Моран, но немного подвинулся, словно приглашая Томми сесть.
Томми остался на ногах, в его планы не входило наведение мостов с людьми, имеющими привычку топить ближних своих в мусорных баках.
— Что тут делаешь?
— Ходил за этим. — Берт помахал листом бумаги. — Хогарт передал мне полномочия. Минди затребовала бумажку для предоставления директору. Говорит, без бумажки Хогарт может пролезть обратно, а нам его не надо.
— Что — совсем не надо? — деланно удивился Томми.
Моран в ответ что-то пробормотал и дернул щекой.
— Игрок он неплохой, — наконец с неохотой ответил Берт. — Но у всех есть свой предел.
— Значит, бумажку взял, — сказал Томми. — Подпись Кит поставил. Все как полагается, да? А почему тогда такой грустный?
Берт Моран поднял на него глаза и снова отвел взгляд. Он сначала затушил окурок о подошву ботинка, и только после этого произнес:
— Ему врачи сказали, что играть он минимум год не будет. Так что не нужна никакая бумажка. Зря я ходил.
— Ясно, — сказал Томми. — Зря сходил — беда какая. Вдруг теперь одна белобрысая шлюха заподозрит неладное. Например, решит, что принес Хогарту плюшевого мишку и букет колокольчиков?
— Митфорд! — заревел Моран, поднимаясь. — Вали отсюда, пока кости целы!
— Есть, сэр, — почтительно отозвался Томми. — Будет сделано, сэр. Никто не узнает о плюшевом мишке, сэр…
Томми вовремя сорвался с места, взбежал по ступенькам и скрылся за стеклянной дверью. Моран не стал ломиться за ним в больницу, потоптался на пороге, развернулся и ушел, по дороге сминая в кулаке аккуратный белый лист.
Медсестра на посту указала Томми направление и отправила блуждать по прохладным коридорам, наполненным запахами увядших цветов, хирургической резины и синего света. Блестящие никелевые поручни чередовались с искусственными пальмами, линолеум сиял. Томми обходил врачей в светло-синей и зеленой форме, пропускал мимо старушек с овечьими кудряшками на голове, и искал нужный ему поворот, ведущий в секцию «D». У неведомо куда ведущей лестницы он остановился и огляделся.
— Где тут что? — весело и без малейшего стеснения спросил он у парня в черном, задумчиво изучающего табличку на двери палаты, окна в которую были плотно закрыты жалюзи.
Стеснение и прочие глупости остались позади, у Карлы дома, запутавшиеся в красных простынях миссис Нобл.
— Здесь — все, — емко ответил парень.
